Андрей Дудко - Поющие мусора

Я моргнул.

Подъезд после ремонта, дверь с кнопкой, двор с машинами.

На земле валялся сушеный банан. Я наклонился и поднял. Говняшка. Выбросил ее в кусты и огляделся. Сморкнулся из левой ноздри в траву, из правой. Пошел на остановку и вскочил в троллейбус, сел возле цыпы с россыпью родинок на лице. Сумку устроил на коленях. Заглянул цыпе в декольте и возбудился. Сиськи как лимоны – крепкие, соски торчат. Еще и родинки эти. Под сумкой можно было бы вздрочнуть, но по дороге открылось, какой же злой у меня бодун. Забыл схавать таблетку, голова трещала и болела, я замер и закрыл глаза, и так ехал до места, вдыхая запах сисек.

У автобуса курили Гарбуз с Самотыком.

Как принято в Афганистане, пожали друг другу руки.

– Я думал, все ждут меня, – говорю, – а вас только двое.

– Да вы заебали все.

– Мент, который приходит вовремя, ждет остальных, ты же знаешь.

– Бля, мы сами на двадцать минут опоздали, но, сука, на сорок!

Гарбуз посмотрел на часы. Стрелки показывали сорок пять.

– На сорок пять!

– Час – самое меньшее, – говорю, – увидишь.

Они кинули бычки под ноги.

– Дээр вчера было, – говорю, – чуть не сдох.

– Еб, а нас чего не позвал?

– Да мы с братьями, в узком кругу. С вами сегодня продолжим.

– Ну, блядь, это-то понятно, но все равно не надо о нас забывать. Не люди мы, что ли? Тоже на халяву хотим.

– Подарок надо дарить, – говорю.

– Пена для бритья – хоть сейчас.

– Да у меня этих пен пять штук.

– Никого не ебет, дээр.

С дороги на стоянку развязно свернула черная мазда и пронзительно бикнула. Пришлось вжаться в автобус и пропустить.

– Что за еблан? – спросил Гарбуз.

– А ты как думаешь? – говорю.

Из мазды вышел Дубальтовка, взял в багажнике сумку, накинул на плечо, рыгнул и закурил. Посмотрел на нас, прищурившись.

– Слава ебаному богу, – говорит. – Ненавижу дома сидеть.

– Тебе хоть квартиру дали, где свои, – говорю. – А мне прикинь, как рядом с животными.

Он вяло подошел, мы поздоровались по афганскому обычаю.

– Большая голова болит, – сказал он и поправил маленькую.

– Я еще вискарем догнался, – говорю. – Светка подарила.

Приоткрыл сумку и показал пузырь. Дубальтовка достал его, отвинтил пробку и приложился.

– Капитан Дубатовка, – сказал ему Гарбуз.

– Ненавижу, когда ко мне так обращаются, – сказал Дубальтовка. – Сразу вижу, хотят наебать.

– Угости коллег.

– Да вы охуели, – говорю. – Моя бутылка.

Гарбуз с Самотыком хлебнули, и я допил, чтобы никто не посягал. Швырнул в контейнер, бутылка разбилась об угол и посыпалась на асфальт.

Я рыгнул и почесал яйца.

– Резину поменял? – спросил Гарбуз Дубальтовку.

– С той зимы осталась, – отмахнулся тот и достал трусы из жопы. Он всегда носит тесные джинсы, которые лезут ему между булок.

– В говно вступил, – сказал Самотык, глядя на одну из подошв.

– Блядь, я уже целый час думаю, кто насрал! – возмутился Гарбуз.

На самом деле Гарбуз – культурнейший, образованнейший человек. Не только Чергинца знает наизусть и другие милицейские романы, но и Маркса, Энгельса, и даже Ленина. Незаурядные мозги.

– Пиздуй шуруй! – кричал он на Самотыка. – Помой говно!

Самотык водил подошвой по траве, но говно забиралось глубже. Ступил в лужу и мочил говно там.

Приехал бусик. Вышли три уверенных парня (Шура Мужская Блядь, Нарик и Костян Чучело), с ними баритон Кузьма Давыдов.

– Где деньги? – говорю Кузьме.

– Какие? – испугался он.

– Попался, – смеюсь.

– В обэпе, да чтобы денег не было, – осклабился Дубальтовка.

– Будете выебываться, еще и вас проверю.

– Жмура в багажнике случайно нет? – говорю. – А то подкинем, если надо.

– Не надо.

Они достали из бусика огромные, раздутые сумки и перенесли в автобус.

– Нахуя баулы? – говорю.

– Без оружия не поем, – сказал Нарик.

Он расстегнул одну из сумок.

– Тут израильского производства. Узи, негев, дрор, пустынные орлы.

Достал и показал каждую единицу оружия.

– А вообще на вооружении, кроме безоткаток, эресов и минометов, есть гранатометы, пулеметы, огнеметы, в том числе шесть ДШК, автоматы.

Я почесал яйца.

– Поездка обещает быть, – говорю.

– Да заебал ты, – сказал Кузьма Давыдов. – Постелим всех.

Дальше приехал кинолог капитан Фоменко вместе с Цезарем, немецким овчаром, его главным боевым товарищем. При виде Самотыка пес оскалился и гавкнул. Самотык удалился на другой край стоянки и продолжил отмачивать говно в луже. Мы с капитаном Фоменко поздоровались по афганскому обычаю и закурили.

– Хм, – сказал он, глядя на облака.

– Да уж, – говорю.

Дубальтовка кашлянул, и на асфальт полетел желтый комочек мокроты.

Докурив, мы заняли места в автобусе. За рулем находился легендарный дед Леня из автопарка, мы только его себе и выписываем. У него отсидок как прыщей на жопе. В заточении дед Леня научился ценить хорошую музыку, потому стал нашим личным диджеем.

Он откинул платок с бардачка и показал имеющиеся кассеты.

– Крестовый туз, Воровайки, Ирина Круг, Бутырка, Виктор Калина, Мафик, Катя Огонек, Жека, Жора Затонский, Валерий Юг, ПалычЪ, Арматура, Светлана Питерская, Федя Карманов, Эшелон, Сергей Север, Сестры Марцынкевич, Ляля Размахова, Валерий Растрига, Михаил Винт, Анатолий Полотно, группа Попутчик, С. Крава, Владимир Соболь, Юра Магомаев, Ляля Рублева, Иван Дармоедов, Волк. Ну и конечно, Михаил Круг. Самый великий артист всех времен.

– Жеку давай, – сказал Сталоне из департамента исполнения наказаний. – Дорогу в никуда.

– Споем, братья! – заревел Кузьма Давыдов.

Дед Леня перемотал кассету в соответствии с информацией на вкладыше, и в салоне зазвучала лирическая музыка. Автобус, стреляя кольцами дыма, тронулся и выехал со стоянки.

Кузьма Давыдов открыл рот и пропел:

– Я твой дождь!

– Я каплями льюсь! – подхватил Шура Мужская Блядь.

– В тебе растворяюсь и день и ночь! – спел Нарик.

– Близости этот миг! – протянул Сталоне.

– Для двух сердец впритык! – красивым мужским сопрано взвыл Самотык.

– Вдруг постиг! – заревел Дубальтовка.

Автобус мчался по пустынному проспекту Дзержинского на выезд из города.

– Я люблю сильнее, чем ты можешь! – спел Кузьма Давыдов.

– Себе представить! – продолжал Костян Чучело.

– Слепо пью! – Гарбуз.

– Губ тепло талое! – Самотык.

– Ночи усталые! – Шура Мужская Блядь.

– Грусть твою! – Дубальтовка.

Автобус вырулил на трассу, и вдруг мы грянули все разом, раскачиваясь и раскачивая вместе с собой наш транспорт:

– ТЫ МОЯ ДОРОГА В НИКУДА!

– ПО ТЕБЕ ИДУ СЛЕПЫМ ДОЖДЕМ!

– МЫ С ТОБОЮ БУДЕМ НАВСЕГДА!

– САМЫМ ЛУЧШИМ В ЭТОЙ ЖИЗНИ СНОМ!

Цезарь подскуливал в синтезаторных проигрышах.

После припева Жека продолжил петь в привычном для артиста одиночестве, а братва достала бутылки и стаканы, чтобы не дать уйти зарождавшейся эйфории.