Владимир Численский - Амиго, мачо, сеньорита…

– Нет, я здесь пока посижу, – отказался Геша.

– Ну, ладно, – не стал настаивать Костя. – Мария, – окликнул он девушку, – пойдем со мной на кухню. Напишешь мне список, чего купить.

И, понимая, что хозяину нужно побыть некоторое время наедине с самим собой, они направились к дверному проему, на ходу со значением и хитринкой друг с другом переглянувшись.

По пути Костя обратил внимание на большой групповой снимок, стоявший в рамке в одной из ниш гарнитура. Группа представляла собой полностью экипированных бойцов в полевой форме – в брониках, с калашами на груди, в банданах, с видневшимися из-за плеч притороченными к вещмешкам касками. Среди прочих можно было различить и Гешу.

На самом выходе из комнаты Костя, заметив фото, с нескрываемым интересом оглянулся на мгновение на понурившегося Гешу, но – ничего не спросил.

Геша остался один в полном смятении чувств.

«Гости, блин! – горестно думал он. – Да какие они гости! На гостеприимство они, видите ли, рассчитывали! Подыскали гостеприимного дурака с гостеприимным домом. Гостеприимным! Черта с два! Госте-приимным! Нет уж! Приимный у него какой-то дом оказался. Да, да – именно так: приимный дом, иначе не скажешь. Эх, пить завязать, что ли?»

Услышав его благое намерение, каковыми, как известно, вымощена дорога в ад, мы с Гешей на время расстанемся.

Глава 6

Странная парочка

Далее, перенесемся совсем немного в пространстве – на какие-нибудь считанные километры, и во времени – на каких-нибудь полчаса, и очутимся на той аллее, что разделяет стороны движения Большого проспекта все того же Васильевского острова, где и встретимся с очередными двумя персонажами нашей повести, на которых попросим обратить особое внимание нашего читателя, так как именно они только и могут авторитетно подтвердить всю подлинность рассказываемой нами истории.

Итак, неподалеку от одного кафе, в котором, по слухам, весьма неплохо готовили, хорошо подавали и вполне умеренно за брали, на одной из скамеек, расположенной на аллее под некоторым углом к парадной двери заведения, когда время уже перевалило слегка за одиннадцать и неудержимо стремилось к полдню, можно было заметить странную парочку.

Один из них оживленно что-то говорил, размахивая дипломатом, который держал обеими руками, словно отбивая такт словам, другой – слегка прищурившись и улыбаясь, изредка вставляя короткие реплики, слушал первого.

Первый из них выглядел более странным: ему, наверняка, было не меньше пятидесяти, и если б не седина, обильно покрывавшая его голову, в нем легко определился бы один из тех, кого мы причисляем, вторя вслед все тем же пресловутым полицейским сводкам, к «лицам азиатской национальности», но, учитывая только что озвученное обстоятельство, приходилось поначалу к нему приглядываться, напрягать свою сообразительность, и только затем, отметив про себя его широкоскулое лицо, несколько плоский нос и специфический разрез глаз, делать окончательные выводы о его расовой принадлежности.

Несмотря на тюркскую свою природу, по тому, как естественно и свободно говоривший себя чувствовал в окружавшей его обстановке большого северного города, без труда угадывалось, что живет он на Невских берегах уже давно, что удивить его здесь чем-либо трудно – он не глазел излишне по сторонам, оценивая взглядом прохожих, их одежду и повадки, не интересовали его и те редкие архитектурные изыски, которые можно было высмотреть в данном месте города.

Росточка от природы он выдался совсем уж невыдающимся, и как все люди подобного типа, отличался ярко выраженным холерическим темпераментом, что сразу же выкупалось в нем и по теперешнему поведению. Периоды такого бурного эмоционального всплеска, каковой он явно демонстрировал теперь, у него, рано или поздно, как бывает почти у всех холериков и что подтверждается наблюдениями психологов, очевидно, сменялись периодами полного душевного упадка и тоски.

Из характерных черт его внешности стоит еще, пожалуй, отметить и небольшую жиденькую тюркскую бородку, которая несколько удлиняла и даже будто бы заостряла нижнюю часть его круглого лица.

Собеседник седого отличался от него разительно: довольно высокий и весьма плотный, с осанкой, намекавшей на тренированность крепкого тела, с открытым славянским лицом, на котором поблескивали очень живые смышленые глаза, слегка по привычке прикрытые чуть прищуренными веками, отчего в уголках его глаз прорисовывались сеточки мелких морщин. Седина успела к тому дню лишь чуть-чуть посеребрить русые волосы ему на висках и, пожалуй, только поэтому он выглядел лет на сорок – скажем сразу, что столько ему и натикало на самом деле, а не будь у него седины – вероятно, ему легко б давали не более тридцати пяти.

Оба собеседника носили короткие стрижки.

На славянине был неброский светлый костюм, из-за отворотов которого выглядывал легкий сиреневый джемпер, с горловиной, венчавшейся воротником надетой под него синей рубашки, на ногах – уже весенние легкие и светлые кожаные туфли-корочки. Азиат оказался в темно-синем свитере с высоким горлом и джинсовой плотной куртке, накинутой на плечи.

Слушая приятеля, – а сразу как-то ощущалось при самом даже беглом взглядывании на обоих, что знакомы они друг с другом уже давненько и отношения их связывают самые теплые – крупный мужчина, не поворачивая головы, временами искоса бросал быстрые и постороннему глазу незаметные взгляды в сторону парадного входа в кафе, в котором до сих пор было довольно тихо – утренние посетители в таких местах, как нам известно, большая редкость, а обеденные еще не стали прибывать, – и потому служители и служительницы столь необходимого в нашей жизни заведения в тот час еще только готовились к приему гостей, нанося последние штрихи на уже почти полностью сервированные столики.

Судя по тому, как крупный мужчина за разговором машинально ощупывал рукой мышцы шеи, можно было догадаться, что оба кого-то ждут, коротают время, а обладатель мощной, как легко угадывалось, шеи немного нервничает.

Голосом говоривший обладал столь же забавным, сколь и внешностью: не по возрасту высокий, временами срывающийся даже на фальцет, его бойкий голос был слышен и в полутора десятках метров от скамейки. Такой голос нередко встречается у мужчин, которые – употребим здесь такое выражение – слишком уж «долго засиделись в девках» или, скажем более привычными словами, по непонятным для простого обывателя причинам всю свою жизнь прожили бобылем, так и не узнав, что же оно такое – семейный очаг.

– Слушай, Серега, – разглагольствовал маленький (он, безусловно, относился к тем натурам, которые всегда не прочь о чем-нибудь поболтать), есть у нас такой анекдот… Недавно появился – рассказали дома, когда в отпуску был… Совсем свежак, недавнишний. В общем, англичанин, грузин и казах фантазируют на тему о том, кем бы из животных они хотели стать, если б не были людьми. Ну, англичанин, значит, говорит, что желал бы в таком разе стать дельфином – мол, мы, англичане, морская держава, привыкли к просторам и свежему морскому воздуху, шуму моря – и так далее, и тому подобное. Грузин же, не раздумывая, решил, что тогда бы хотел стать орлом. Мы-де, грузины – кавказцы, то бишь, люди горные, гордые, хотим парить над всеми – и прочее, в том же духе. Дошла очередь решать казаху. Он – молчит, как воды в рот набрал, будто стесняется. Те ему: «Ну, говори, не молчи! Кем бы стать хотел?» А он возьми да и брякни, наконец: «А я бы, мужики, ужом, хотел стать». Те так и обалдели: «Как ужом? Почему ужом? Зачем?» А он им застенчиво так отвечает: «А можно лежа ходить».