Сергей Лемехов - Три истории из реальной жизни. Любовь и музыка. Трудная работа. Дорога к дому

Это страшно обрадовало Вовку: можно подцепить «…да хоть рукой!» один кусочек ленты и затянуть всю цепочку, придерживая губами и палочками внешний конец, пока зубы разбираются с внутренним содержанием. Со стороны выглядело так, что Вовка бубнил, уронив длинный скомороший язык в тарелку. Как он выглядит, его не волновало. С мясом расправился за три минуты, а втянув последний фрагмент, запил всю мясную змею. Жизнь с каждой минутой становилась всё лучше и лучше. Интернациональная компания его больше не волновала. Потирая от удовольствия руки, начал Вовочка изучать оставшиеся два блюда. В одной пиале был рассыпчатый рис, в другой – соус. «По цвету похож на соевый, но гуще и пахнет мускатом. А, тем лучше». Вовка слил соус в рис и помешал загустевшую кашу палочками.

«Ну вот, теперь можно не клевать каждую рисинку отдельно». Вовик пристроил пиалу к губам, держа её в левой руке, выставленной локтем на стол. Орудуя ловко правой рукой, сгрёб мускатно-рисовую кашу и прикончил вторую чужую бутылочку. Палочки после еды Вовка демонстративно сломал и бросил в пиалу в знак того, что он своё уже поел. Если бы! К русскому опять подошла хозяюшка, собрала посуду и выложила в бумажной обёртке новые палочки. Пустые пиалы забрала и, причитая что-то вежливое, удалилась. «Сейчас кофе принесёт», – решил пирующий в одиночестве русский учёный из Франции, проездом в Москве. Нет, оказалось, что не кофе. Хозяйка вернулась и унесла остывший суп в двух нетронутых пиалах и принесла для Витьки новую бутылочку водки взамен той, что выпил Вовка. Стол был девственно убран: осталась водка и запакованные палочки.

В этот момент вернулись Майя и Виктор, но не в ссоре, а весёлые, что было отрадно для Владимира. Подходя к столу, Виктор успел подать сигнал хозяйке зала, и она поспешила на кухню, а вскоре вернулась с тройным набором первого: горячий куриный супчик с базиликом и змейками яичной вермишельки.

«Рестарт», – безошибочно решил Владимир, но обидеться по обыкновению на злую Судьбу не успел.

Майя хитро улыбнулась и, указывая глазами на Владимира, по-русски попросила хозяйку подать всем ложки и вилки:

– Он первый день в стране и не сможет без привычных инструментов управиться с едой.

Хозяйка знала, что может, и весьма быстро может, но смолчала. Проявленная забота обрадовала Владимира и вселяла надежду, что Майя вновь вышла на охоту на самца. «А я уже поел и жду загонщицу». Ложки, вилки и ножи через полминуты были на столе, и Майя, глядя на Владимира, весело сказала:

– Мальчики, чем быстрее поедим, тем быстрее Виктор к Курилам перейдёт.

– Ну, это без меня. Проблемы врастания НАТО на Восток – пожалуйста, а с Курильской темой я не успел познакомиться. Не пришлось, – откомментировал Владимир, но на супчик налёг, а к водке не притронулся.

Майя поправилась:

– К счастью, участвовать в беседе не обязательно. К столу переговоров приглашена японская сторона с дальнего столика.

– А нам, беспартийным, куда деваться? – с намёком для Майи спросил Владимир.

Та быстро ответила:

– На гейш смотреть или в Японском саду погулять.

– На улицу распаренным водкой не пойду – балдёж пропадёт.

– На улицу идти не придётся. Сам увидишь. Японский сад – это карликовые деревья. Их растят в больших, как тазик, глиняных мисках и выставляют на полочки как слоников в Москве. Красиво. От туалетной комнаты есть проход за кухонную стенку, а там сад. По весне все деревца на улицу переедут. У японцев жизнь не такая оседлая, как у нас. Могут сорваться в другой город, сменить бизнес или вообще уйти от дел, а природу они любят и возят за собой. Мы – мебель, они – деревья.

– Теперь ты, Майечка, начинаешь культуру трогать, Вовке поесть не даёшь. Гляди, в спор уйдём – ты первая из-за стола побежишь.

Они ещё немного весело поговорили в промежутках между поднятиями ложек с обжигающим куриным супчиком. Майя с Виктором повторили раза два по стаканчику; Вовка воздержался, и теперь ко всем уже пришло чувство умиротворения и теплоты. Глазки мужчин масляно поблескивали, а у женщины светились изумрудными огоньками больших бесовских зелёных глаз. Вовка глянул на неё и, забывшись об осторожности, просто промолвил:

– Какая Вы, Майя, красивая…

– Да-а, слишком красивая… – бесцветным голосом протянул Виктор в ответ.

Образовалась пауза. Каждый из них задумался о своём. В такие мгновения вдруг начинаешь слышать гул окружающих голосов, как звенят чашки или стаканы. Любой внешний звук становится доступным слуху и чувствам. Слова запираются, в груди бьётся сердце в тревожном ожидании – добра ли? худа? – и непостижимо трудно вернуться к тем, кто рядом с тобой.

Любые слова будут пустыми, любые улыбки – маска. Всё, что рядом – ненастоящее. В такие мгновения Владимиру всегда хотелось встать, уйти, остаться одному, наедине со своими мыслями и чувствами. Он любил ближних, но не выносил их присутствие рядом. Всех без исключения: они, сами того не ведая, заставляли его страдать.

Паузу разрядила Майя простым возвратным вопросом:

– А почему всё-таки за Моцарта, Володя?

Он вышел из душевного стопора – Майя вывела его. Возможно, почувствовала его настрой, а может и правда интересовалась? Таинственно улыбаясь, Володька начал рассказывать:

– Мы с Моцартом старые друзья. С восьми лет дружим, несмотря на солидную разницу в возрасте – двести лет. Мы родились в один год, но в разные века. Я ни с кем так не дружен, как с ним. Моцарт это знает и не оставляет меня. Объясню полнее. Вы поймёте. Однажды довелось мне доклад толкать на неважно какой международной конференции. Конечно, я готовился и волновался. Я всегда волнуюсь: знаю, что лучше всех выступлю, но волнуюсь. Нет уверенности, и где её другие берут, я просто не знаю. Мой доклад в повестке сессии первый, и я – первый русский за всё время существования этого евродома. Плохо выглядеть нельзя, мы же не финны. Выхожу. Кто-то из организаторов крепит мне микрофон к костюму, а я с Моцартом беседую. «Играй, тебе говорю!» А он мне: «Что играть? Из Фигаро?» – «Я тебе покажу из Фигаро! Играй по теме выступления: менуэт или аллегро. Сороковую играй, мою любимую». То ли я слишком грубо с ним в этот раз обошёлся, то ли он ноты забыл – не играет. Я жду, меня ждут, а он не играет. Стою и перебираю цветные картинки и плёночки с формулами, партитуру раскладываю и жду его, он не играет. Через десять секунд уже могли и другие бы заметить, что что-то не так. Я разозлился. Lost temper. «Играй, – говорю, – а нет, так сменю на Вагнера. Разменяю тебя на Фауста». Поверите ли – заиграл. Менуэт заиграл из сороковой симфонии. Я заулыбался, обвел взглядом зал и разом снял напряжение со всех лиц: они за меня переживали не меньше, чем я за Моцарта. Вот со звуками менуэта я и начал. Музыка Моцарта вела меня. Я никогда не готовлю свои выступления. Never! Я готовлю background, basement, плёнки и канву. Спрашиваю об отпущенном на выступление времени и начинаю с первыми звуками его земной музыки: для любви, жизни и для радости другим. Моцарт будет последним, с кем я в жизни расстанусь вместе с жизнью. Я вас утомил рассказом?