Якоб Вассерман - Свободная любовь. Очарование греха

— Если я вам в тягость, скажите откровенно, — сказал он своим отеческим тоном и положил свою руку на руку девушки.

— О нет! — горячо ответила Рената.

— Я видел, как вы вошли сюда, и что-то заставило меня последовать за вами, — объяснил Гудштикер, и складка между его бровями стала глубже.

— Я вас не видела в мастерской, — робко заметила Рената.

— Ну, знаете ли, это какой-то шабаш ведьм.

— Да, и мне кажется, что я вижу все это во сне. Но боюсь, что пробуждение будет хуже самого сна. Вы знаете, что я отказалась спать на одной кровати с Ги-зой, когда она пришла к Анне Ксиландер. Из-за этого все и вышло.

— Там тоже говорят об этом. Рената удивилась.

— Как? Разве об этом говорят? Кто же?

— Анна Ксиландер. Эта женщина ненавидит вас.

— Она ненавидит меня? — с болью и отчаянием переспросила Рената. — Я этого не знала.

— Почему вы больше не писали мне писем? Я думаю, что мог бы оказать вам дружескую услугу. Вы наивная душа. Вы не понимаете, что ваши чистота и искренность служат как бы зеркалом для всех них.

Зеркало неприятно для горбатого, который старается казаться прямым. Вы ходите среди трупов, Рената, и меня очень удивило бы, если бы к вашей душе не пристали частицы праха этих мертвецов.

Рената лишь смутно понимала слова Гудштикера.

— Вы думаете, что я действительно в чем-нибудь виновата? — спросила она.

— «Виновата» — это слово, которого нет в моем словаре, так же как и слова «добродетель». Если бы две-три клетки в вашем мозгу были расположены иначе, вы были бы, вероятно, не здесь, а в герцогском дворце. Поймите меня хорошенько. Выводы, которые мы делаем для себя о происходящем вокруг нас, не что иное, как толкование сновидений, о которых мы ничего не знаем.

Молча, боязливо и доверчиво слушала его Рената и как будто чувствовала себя легче. В эту минуту проснулась Габриэль, сонными глазами оглянулась вокруг, и выражение недоумения и страха появилось на ее милом личике. Рената стала на колени и, охваченная материнскими чувствами, прижала к груди ребенка, который не сопротивлялся ее ласкам.

— Что будет теперь с этим прелестным созданием? — прошептала Рената, взглянув на Гудштикера. — Не ужасно ли, что чья-нибудь рука может направить его ко всякому злу? Может быть, я могла бы этому помешать, если бы взяла ребенка к себе?

— Может быть, да, может быть, нет. Но то, что, сделав подобное, ограбите саму себя, так это несомненно. Ребенок всегда грабитель и тиран. Вы хотите принести в дар свою молодость, не имея ни малейшей уверенности в том, что ваша жертва будет плодотворна.

Речь Гудштикера лилась без всякого труда. Он говорил красиво и остроумно; но некоторая усталость в его голосе придавала всему, что он говорил, вид незначительности.

— Нам следует присоединиться ко всем, иначе это бросится в глаза, — сказала Рената, и в тоне ее было слышно, что она боится туда идти. Она все еще стояла на коленях перед Габриэлью, держа ее руки в своих.

— Гиза! Гиза! — закричала неожиданно девочка. Дверь внезапно распахнулась. В комнату, шатаясь, как пьяный, ввалился Мартин Ксиландер и начал выть, как воют в деревне собаки в темные осенние ночи. Рената вышла из спальни, Гудштикер последовал за нею, а за ними — дрожащая Габриэль.

В мастерской Рената увидела Стиве, Анну Ксиландер, супругов Герц и супругов Уибелейзен, стоявших толпою и оживленно разговаривавших. Все остальные гости уже покинули комнату. Увидев Ренату, эти шестеро людей вдруг замолчали и разошлись, сохраняя торжественное выражение на лицах, исключая Стиве, с неудовольствием пожимавшего плечами. Рената остановилась среди комнаты, сконфуженно улыбаясь, в то время как сердце судорожно сжималось от тоски, и вдруг почему-то вспомнила об Ангелусе, как о своем единственном защитнике.

— Дайте мне, пожалуйста, ключ, Анна. Я устала и хочу идти домой, — тихо сказала Рената.

Анна Ксиландер дерзко засмеялась.

— Дай же ключ, — пробормотал Стиве. Глаза Анны злобно блеснули.

— Что за нежности, Рената! Ведь и мы не собираемся здесь ночевать. Подождите, ничего с вами не случится.

— Вероятно, она скоро и тебя выгонит из собственной кровати, — мрачно вымолвил Рихард Уибелей-зен. — На эту тему можно было бы сочинить куплеты.

Рената с ужасом смотрела на этих людей, которых еще накануне считала своими друзьями. Что им нужно было от нее? За что они, точно сговорившись, оскорбляли ее и насмехались над ней?

Она в каком-то тумане видела перед собой шесть лиц, не смотрела ни на одно и видела все. Она стояла, не будучи в силах двинуться и чувствуя, что только что-нибудь внешнее могло отвести от нее эти шесть пар глаз, и, когда к ней подошел Гудштикер, она с облегчением вздохнула и опустила глаза, полная стыда и какого-то неопределенного раскаяния. Точно откуда-то издали доносился до нее вой Мартина Ксиландера; на полу лежала разбитая Венера, похожая на убитую женщину, а пред нею стояла, сложив ручонки, Габриэль.

Рената слышала, как Гудштикер сказал что-то Уибе-лейзену, что именно, она не расслышала, но эти слова для ее помутившегося сознания прозвучали очень мужественно и выразительно.

Через минуту она уже спускалась рядом с Гудшти-кером по лестнице.

— Слушайте, фрейлейн Рената, — заговорил Гуд-штикер, когда они вышли на улицу, — вы, конечно, не хотите возвращаться к этой дуре Ксиландер, и вот мне пришла в голову великолепная идея. Недалеко отсюда живет одна молодая девушка, моя хорошая знакомая. Живет она в мастерской, хотя живописью не занимается и никакого отношения к искусству не имеет. Это утонченное существо, вы увидите. Ее зовут Ирена, она учительница и живет очень бедно, родом она из Лифляндии, дворянка. В восемнадцать лет она бежала с одним бедным театральным капельмейстером; они повенчались в Берлине, а потом он ее бросил. Через десять дней эта молодая девушка уезжает. Она поступает на работу в приют для слабоумных детей. Вы можете потом оставить за собой ее комнату, она стоит очень дешево; в первые же дни вы будете в обществе умной и изящной девушки. Мне кажется, вам не следует сейчас оставаться в одиночестве. Что вы скажете на это, Рената? Я советую вам то, что посоветовал бы своей сестре, если бы она у меня была.

— Я сделаю так, как вы мне советуете, — ответила Рената. — Как ужасно, что я могла бы совсем исчезнуть со света, и целые недели никто бы не хватился, что меня нет, — прибавила она. — Кажется, я неважно себя чувствую…

Гудштикер озабоченно взглянул на нее и позвал извозчика. Потом взял руку Ренаты и пощупал пульс. Желая отвлечь ее, он стал рассказывать об Ирене Пун-чу и о том, как познакомился с ней однажды ночью на карнавале, когда к ней приставали студенты, а он пришел к ней на помощь.