Виталий Протов - Северное сияние

Он внимательно смотрел на эту женщину, пытаясь вспомнить, но ничто не откликалось в его памяти. Потом словно что-то щелкнуло, забрезжило, пленка открутилась на двадцать лет назад, и перед ним всплыло молодое лицо его любовницы тех лет, той самой, роман с которой так мучительно (на целых три месяца!) затянулся. Оксана – вот как ее звали, вспомнил он вдруг это не северное имя. Вспомнил он и другие мучительные подробности двадцатилетней давности.

«Бог ты мой, – сказал он себе, – какая странная штука память: избирательная. Сколько я уже здесь? дней пять? и вот ведь все это время мой мозг противился этим воспоминаниям, потому что они были мне неприятны, моя память увела их куда-то на задний план, на обочину, словно было все это с кем-то другим».

– Вот теперь я по твоему лицу вижу – вспомнил. Может и не все, но кое-что у тебя в памяти все же осталось. Э, да бог с ним, то, что было, давно быльем поросло. А может, и не поросло. Но все равно прошло. Так что давай лучше поговорим о дне сегодняшнем. Я у тебя про Танечку спросила – как она тебе приглянулась? А то я смотрю, ты потерянный какой-то. Может, скучаешь по ней?

– А ты что здесь, вроде как бандерша по совместительству? – зло сказал он.

– Ой, слово-то какое, я таких и не слышала. Ты ведь помнишь – я серая, книг, не в пример тебе, не читаю. Но я догадываюсь, что оно должно значить. Я здесь администратор. Ну и еще девочкам нашим помогаю подрабатывать. Точнее, не мешаю. У нас ведь нравы строгие. Так что если что – вот вам бог, а вот – порог, и мотай отсюда куда подальше. Но я, если ко мне с душой, на многое закрываю глаза. И девочки меня не забывают. Вот и Танечка позавчера со мной поделилась – а мне тысчонка к моему жалованью очень даже кстати. Там Танечка пожертвует на бедность, там Леночка… Глядишь, кое-что и наберется. Вот я и подумала: уж не потерял ли ты Танечку, не послать ли за ней кого. Мне ведь еще тысчонка совсем не помешает. А то, может, ты бы девчонку себе на всю свою командировку прописал – я бы и на это глаза закрыла. Ты ведь, видать, человек не бедный, можешь себе это позволить. Так послать за Танечкой-то?

Сергей подозвал официанта, расплатился и, словно проглотив язык, потрясенный, отправился к себе.

– А то позову, – то ли вопросительно, то ли ставя его перед фактом, сказала она ему вслед. Он даже не повернулся, а если бы повернулся, то увидел бы улыбку, жестокой петлей искривившую ее губы.

Он закрылся у себя в номере с початой бутылкой коньяка, оставшейся после прихода к нему девочки, и весь вечер против воли предавался ставшим теперь навязчивыми воспоминаниям тех далеких дней.

Это было посредине его второго – последнего – года в городке. Он познакомился с Оксаной на районной конференции молодых специалистов. Она – восемнадцатилетняя выпускница какого-то местного техникума, он – отбывающий повинность специалист из полустоличного города. Они оказались на соседних креслах местного дома культуры, где их в принудительном порядке заставляли в течение трех часов выслушивать доклады каких-то райкомовских инструкторов, молодых людей с горящими глазами – тоска смертная. К концу первого часа он позволил себе маленькую вольность – прикоснулся локтем к локотку соседки. Она не отдернула руку. Он спустя еще несколько минут прижался к ней плечом. Она ответила на его движение. Все между ними было решено еще до конца конференции.

Она оказалась довольно милой девчонкой, и их роман закрутился. К нему тогда на пару дней приезжала матушка – проверить, не отбился ли сынок от рук, – и так случилось, что ему пришлось представить Оксану матери. Мать тогда высокомерно кивнула ей головой, и те час или полтора, что они провели вместе, была холодна, как лед: не чета эта девчонка его любимому сыночку, пусть у нее никаких сомнений на сей счет не будет.

Потом… Что там было потом? Через месяц он стал тяготиться этой связью, пытался порвать ее, но Оксана оказалась довольно цепкой девицей. Еще недели через три она сообщила ему, что беременна (пакетики с резинкой были тогда не в чести, а СПИД еще оставался далекой страшилкой, каравшей лишь развращенный Запад), и он категорически заявил, что она должна избавиться от ребенка. Нет, он, конечно, не настаивал, просто сказал, что если она хочет сохранить отношения, то должна сделать аборт. Она повиновалась. Отношения все равно не сохранились. Они расстались окончательно через месяц после ее знакомства с гинекологическим креслом. Потом у него были еще девчонки, собственно, знакомство с одной из них, кажется, и ускорило их разрыв с Оксаной. А потом он уехал. Думал, что навсегда, но вот судьба снова привела его в этот городок…

Неужели их отношения оставили столько горечи в ее душе, что она до сих пор не может ему простить того разрыва. Ведь двадцать лет прошло. Он вот с трудом вспомнил перипетии их далекого романа, а она все лелеет старые болячки, ковыряет их – пусть незаживающими язвами остаются на теле. Странная женщина. Судя по ее поведению, она будет рада малейшей возможности насолить ему, потому что его неприятности – бальзам для ее сердца. Неужели и в самом деле это она подсунула ему девочку. Зачем? Что ей за выгода? Впрочем, выгода есть и вполне, по здешним меркам, ощутимая. Ну да если и подсунула, ему все равно – пусть получает свою долю дохода с бизнеса его девочки и других. Это не его дело, какие тут между ними отношения.

И следующий день он провел в лихорадочном ожидании. Проходя по вестибюлю гостиницы, он отводил взгляд в сторону от того угла, где восседала мегера. В семь часов он снова был на своем посту в ресторане. Неужели она опять не придет? Он даже подумывал – не пасть ли ему на колени перед мегерой, не предложить ли «тысчонку», а то и другую, ей прямиком, без посредников. Только пусть пришлет ему девочку.

Мегера ли прислала ее, или сама девочка, почувствовав его крайнюю нужду, пришла – его это не волновало, когда он увидел ее в дверях ресторана. Она обвела взглядом столики и пошла, но совсем не к нему, а в дальний угол, где расположилась компания двух мужиков таких же, как он, средних лет. Сердце у него оборвалось, когда она присела за их столик и завела с ними какой-то разговор. Он смотрел безумными глазами на нее, на ее собеседников, наливавших себе в граненые стопки очередную порцию водки. Все его нутро протестовало, готово было криком закричать при виде этой несправедливости по отношению к нему, который так ее ждал.

Может быть, она услышала его немые крики, потому что, сказав что-то мужикам, встала, снова обвела ресторан взглядом в поисках кого-то… «Неужели не меня?! – вопрошало его тоскующее сердце. – Меня! Меня!» – радостно запело оно, когда она, поймав его взгляд, направилась к его столику с той же своей загадочной полуулыбкой на лице.