Октав Мирбо - Дневник горничной

Я слышу, как они, проходя мимо меня, шепчут:

— Это новенькая из Приёрё…

Одна из них, толстая, краснолицая коротконожка, которая, кажется, с трудом несет огромный живот на расставленных точно козлы ногах, подходит ко мне с широкой мокрой улыбкой на толстых губах…

— Это вы новая горничная в Приёрё?.. Вас зовут Селестина?.. Вы приехали из Парижа дня четыре тому назад?..

Она уже знает все… Уже в курсе всего, наравне со мной самой. И больше всего меня забавляет на этом разлапистом теле, похожем на движущийся бурдюк, огромная черная фетровая шляпа — мушкетер, перья которой развеваются по ветру.

Она продолжает:

— Меня зовут Роза… Мадемуазель Роза… Я служу у г. Можера… Рядом с вами… Отставной капитан… Вы вероятно уже видели?

— Нет, сударыня…

— Вы должны были его видеть чрез плетень, который разделяет наши имения… Он постоянно в саду, работает… Еще очень красивый мужчина, знаете!..

Мы замедляем шаг, потому что г-жа Роза задыхается. Из горла у нее вырывается свист, точно у животного, которое умирает… При каждом вдыхании грудь ее вздымается и опускается, чтобы снова вздыматься… Она говорит, отрывая слова: — У меня припадок… О, как люди в наше время страдают, просто невероятно!

Потом среди свиста и икания слышится:

— Следует ко мне прийти, крошка… Если вам что-нибудь понадобится, добрый совет на всякий случай… Не стесняйтесь… Я люблю молодежь… За болтовней выпьем стаканчик ореховки… Ко мне многие здесь ходят…

Она на секунду останавливается, переводит дух, и говорит тихо, конфиденциальным тоном:

— Послушайте, Селестина… Может вы хотите адресовать вашу переписку на нас?.. Это будет, пожалуй, осмотрительнее… Я вам даю добрый совет… Г-жа Ланлэр читает письма… Все письма… До того, что раз мировой судья ее чуть не посадил… Повторяю вам… Не стесняйтесь…

Я благодарю, ее и мы продолжаем наш путь… Несмотря на то, что туловище г-жи Розы качается, как ветхий корабль в открытом море, она кажется дышит легче… Мы идем и сплетничаем:

— Ах! Здесь вы, конечно, найдете не то… Прежде всего, милая, в Приёрё ни одна горничная не уживается… Это уж в порядке вещей… Если барыня не прогонит, то от барина забеременеет… Ужасный человек, г-н Ланлэр… Красивая, некрасивая, старая, молодая, — ему все равно, и всякий раз ребенок!.. Ах! Уж мы знаем этот домик… Все вам скажут то же, что я говорю, — увидите… Пища скверная… Не дают вздохнуть… Работы пропасть… И постоянные попреки, крик… Настоящий ад!.. Стоит только на вас посмотреть, какая вы милая и воспитанная, чтобы не сомневаться, что вы не созданы для жизни у таких скаредов…

Все то, что рассказывала мне лавочница, г-жа Роза снова повторяет, но еще с более тягостными подробностями. У этой женщины такая потребность болтать, что она, в конце концов, забывает свою болезнь. Злоязычие, вероятно, и есть причина ее одышки… И ругань Ланлэров продолжается вперемешку с интимными рассказами из жизни местечка… И хотя я все уж это знаю, рассказы Розы так мрачны и безысходны, что я впадаю в полное уныние. Я задаю себе вопрос — не лучше ли мне уехать… Зачем подвергать себя опыту, когда заранее убеждена в неудачном исходе?

Нас окружили несколько любопытных, подтверждавших энергическим «верно!» каждое разоблачение Розы, которая продолжала пришепетывать, все меньше и меньше задыхаясь:

— Прекраснейший человек г-н Можер, и к тому же совсем одинокий, милая… Так что я за хозяйку… Ну, конечно!.. Отставной капитан… Оно и понятно… Не правда ли?.. Распоряжаться не умеет… В хозяйстве ничего но смыслит… Любит, чтобы за ним ухаживали, холили его… Белье чтобы в порядке… Привычки уважали бы… Хорошие кушанья… Если бы возле него не было лица, на которое можно положиться, его бы обчищали со всех сторон… Воров-то здесь хоть пруд пруди!..

Интонация всех этих отрывистых фраз и подмаргивание глазами позволяют мне догадаться о положении дел в доме капитана Можера…

— Конечно… Неправда ли? Одинокий мужчина, и к тому же со странностями… Кроме того все же есть работа… Хотим взять мальчика на подмогу…

Удачно устроилась эта Роза… Я тоже мечтала поступить к старику… Противно конечно… Но по крайней мере покойно, и будущее есть… Черт с ним, что тяжело, — капитан да еще со странностями… А должно быть комичное зрелище видеть их вместе под одеялом!..

Мы прошли через все местечко… Ах, Господи!

Ни красы, ни радости, ничего похожего или даже напоминающего Париж… Улицы грязные, узенькие, кривые; площади с покосившимися домами из гнилых балок, с высокими качающимися башнями и пузатыми этажами, выступающими один над другим, как в старину… Проходящие люди все какие-то уроды, ни одного приличного мужчины… Жители занимаются выделкой войлочной обуви. Большинство башмачников, не сдавших на фабрику работу за неделю, еще работает. И я вижу сквозь стекла окон жалкие лица бедняков, согбенные спины, почернелые руки, прилаживающие кожаные подошвы…

Все это еще увеличивает угрюмую мрачность места; можно подумать, что находишься в тюрьме…

На пороге лавки показывается знакомая мне торговка, улыбается и кланяется…

— Вы идете к поздней обедне?.. А я уже ходила в семь часов… Придете еще рано… Не хотите ли на минутку зайти?..

Роза благодарит. Она предостерегает меня от лавочницы; эта злая женщина говорит пакости про всех. Настоящая чума!.. Потом принимается снова выхвалять добродетели своего хозяина и преимущества своего места… Я спрашиваю:

— Значит капитан бессемейный?

— Как бессемейный?.. — восклицает она, скандализованная… — Ну, милая, вы, значит, не поняли… Как же, у него семейка, да еще какая!.. Делая куча племянниц и кузин… Тунеядцев, бескопеечников, неудачников… которые его обчищали, обкрадывали… Нужно было только видеть… Просто гнусность… Ну, конечно, я положила этому конец. Очистила дом от этих паразитов. Да, милая барышня, не будь меня, капитан валялся бы теперь где-нибудь под забором! Ах! несчастный человек!.. Теперь то он доволен, что так устроилось…

Я говорю с легкой иронией, которую она, впрочем, не понимает:

— И конечно, Роза, он вас не забудет в завещании?..

Она возражает скромно:

— Барин сделает, как ему угодно… Он вполне свободен… Конечно, я не могу на него влиять… Я ничего у него не беру… Даже жалованья не беру… Я ему служу из преданности, бескорыстно… Но он знает жизнь… Знает, кто его любит… Кто за ним бескорыстно ухаживает, кто его холит… Не следует думать, что он так глуп, как некоторые утверждают, — первая г-жа Ланлэр… которая, Бог знает что, об нас рассказывает! Наоборот, скажу вам, Селестина, он себе на уме и человек с твердой волей… Это верно!..

Среди этих красноречивых восхвалений мы вошли в церковь…