Елизавета Дворецкая - За краем Окольного [litres]

– Ты пока ступай восвояси, – сказал Князь-Медведь гостю. – И ждите. На Карачун… сами увидите, что будет.

Гость помедлил в нерешительности. Он признавал, что выбраться из леса с женщиной и грудным ребенком, имея одну пару лыж, будет непросто, но и оставлять свою добычу на прежнем месте, во власти лесного хозяина, ему не хотелось.

– Дай мне клятву именем Отца Колдовства, что я смогу беспрепятственно забрать ее, когда приведу лошадь.

– Клятву ему…

Князь-Медведь подошел к корзине у двери, порылся там и вытащил сорочку Малуши – она приготовила стирать. Это была та сорочка, в которой она сюда пришла, уже изрядно заношенная, просиженная сзади до дыр, с продранными локтями, в заплатках одна на другой, в пятнах, какие оттереть уже не удавалось. Позорище, а не сорочка.

– Возьми, – вручил ее гостю Князь-Медведь. – Теперь твоя.

Гость принял сорочку и стал сворачивать, чтобы сунуть в заплечный мешок. Лицо его прояснилось. Сорочка – невозвратный залог, вместе с ней Князь-Медведь вручил ему саму Малушу, телом и душой, и теперь уж не отступит.

Малуша повела плечами, чувствуя себя отданной в чужие руки. Правда, он говорит, что родич ей, называет имена их общих дедов… И судя по его сходству со Святославом, это правда.

Он – двоюродный брат Святослава. У нее одинаковая степень родства с тем и с другим. Подумав об этом, Малуша со стыдом опустила глаза. Пусть уж лучше он верит, что дитя у нее от медведя!

Снова вскинув мешок на плечи, гость повернулся к ней.

– Теперь ты моя, – мягко сказал он. – Знай, что я дам тебе всю помощь и защиту, в которой может нуждаться моя племянница. Если на Карачун я ее не дождусь, – он бросил на Князь-Медведя взгляд почти угрожающий, – я непременно приду снова.

Князь-Медведь хмыкнул.

– Можно мне тебя поцеловать? – мягко сказал гость на варяжском языке.

Малуша стояла, опустив глаза, но догадалась: этот вопрос пришелец обращает не к Князю-Медведю. Язык русов, которого она не слышала почти год, показался ей некой чудной речью небесных миров, но она не сразу осознала почему.

Она поколебалась, еще не настолько доверяя ему, чтобы…

– Как тебя зовут? – спросила она, видя, что он придвинулся почти вплотную.

Он назвал имя – славянское, княжеское.

– Что? – вскрикнула Малуша.

Ей показалось, он сказал «Святослав». В знатных родах сплошь и рядом бывает, что одно имя носят двоюродные и троюродные братья, дяди и племянники…

– Тебя что, зовут его же именем? – Она сама подалась к гостю, вглядываясь в лицо и дрожа, не в силах принять такое ранящее сходство.

– Чьим? – удивился он.

– Свя… Святослава… – прошептала Малуша.

Казалось, много-много лет прошло с тех пор, как она произносила это имя вслух.

– Я сказал, Берислав! – раздельно повторил он. – Это имя моей матери, Бериславы, дочери Вальгарда.

– А! – с облегчением вскрикнула Малуша.

– А иначе – Бер. Наши варяги меня так зовут. Многие даже думают, что мое настоящее имя Бьёрн – в честь деда Сванхейд. Она сама говорила, что нужно было меня так назвать. И что я очень похож на ее родню из Свеаланда. Ты ведь знаешь, что она внучка конунга Бьёрна из Уппсалы?

Малуша глубоко дышала, стараясь успокоиться. Святослав был не особо-то похож на своего отца, Ингвара, только с матерью в нем видели некое сходство. А разгадка вот в чем: он уродился в отцовских предков из Свеаланда.

Впервые Малуша подумала: если Колосок тоже пойдет в эту родню, то вырастет красивым мужчиной.

– Ну как, у меня достаточно хорошее имя, чтобы ты позволила мне тебя поцеловать?

– Нет. – Малуша попятилась, потом с усилием улыбнулась. – Имя хорошее. Но… я тебя не знаю.

Один раз она уже расщедрилась на поцелуи. И они отравили ее жизнь, будто яд дракона Фафнира.

Бер выразительно вздохнул. Потом подмигнул ей, будто говоря: мы еще познакомимся. У Малуши дрогнули губы, но она постаралась подавить улыбку. Чудный это был парень: он держался с ней как старший родич, и мягко, и властно, но она не могла увидеть в нем дядю! Ему лет-то… двадцать, не больше!

Развернувшись, он пошел к двери. Взялся за ручку, обернулся и слегка поклонился остающимся.

– Карачун, ты сказал! – Он выставил палец в сторону Князь-Медведя, словно записывал это обещание на рунических косточках у самого Одина. – Или я вернусь! – Это обещание он обратил уже к Малуше.

Потом он вышел и затворил за собой дверь. Малуша напряженно вслушивалась, пытаясь разобрать, как он будет собирать свои лыжи и удаляться. Но не услышала ничего.

Колосок заплакал в голос: опять был голоден. Малуша села, чувствуя, что ужасно устала. От всего. От ребенка, от этой темной избы, от бесконечных забот, одиночества. От сожалений и надежд. Перед ней распахнулись ворота обратно в белый свет, но что ей обещает эта перемена – облегчение или еще худшие горести?

Но уже сейчас она знала: раздумья ничего не изменят. Не для того она соткала себе пояс из золотых нитей Зари-Заряницы, чтобы вечно сидеть в этой темной избушке.

Положенное время и сама Заря проводит в подземном заточении. Но наступает ее срок, и она выходит, умытая росой, чтобы вывести на небо дитя свое – Солнце. И никто никогда от начала времен не спрашивал ее – хочет она того или нет.

Три седмицы до Карачуна тянулись как три года. Плесковские родичи уверяли Бера, что он все сделал правильно. Раз сорочка Малуши у него, то и сама она все равно что уже здесь. Но нельзя так просто взять и выпрыгнуть с того света в белый свет. Нужно подождать, пока преграда истончится и ворота отворятся. А это возможно лишь в священную ночь солоноворота.

Судя по волнению женщин, они верили, что Мальфрид и правда вскоре будет дома. Но Бер дожидался урожая со своего подвига с таким нетерпением, как будто к нему должны были привести невесту. Ута, Предслава, Гостёна и ее дочери опять и опять расспрашивали его о Малуше и ребенке, но Бер мало что мог прибавить к первому рассказу. Не очень-то он ее и разглядел. Плененная дева (ну то есть какая она дева, с ребенком-то?) показалась ему изможденной и не особо красивой, но иного он и не ждал. Ни сама Сванхейд, ни ее дочь Мальфрид, ни ее внучка Предслава большой красотой лица не отличались, хотя женщины были достойные и собой видные. Да и лесная жизнь дородства не прибавит. От облика Мальфрид-младшей ему запомнилось выражение уязвленной гордости и упрямства. Но тем сильнее ему хотелось, чтобы эта загадочная дева… его загадочная племянница появилась из леса и можно было с ней как следует познакомиться.

Дабы скрасить время ожидания, Бер каждый вечер ходил вместе с Улебом на девичьи павечереницы в Выбуты. Причем не Улеб водил Бера, а Бер – Улеба. Живо разобравшись, что к чему, он сам тянул родича к девушкам, уверяя, будто без него стесняется в чужом месте, хотя с одного взгляда на его уверенное лицо было ясно, что это ложь. Будучи учен вежеству, Бер не появлялся в беседе без орешков или мешочка сушеной вишни и всякий раз имел наготове новые увлекательные байки. Рассказал он и про гордую девицу Гюрид, и как пронырливый Хальвдан все же убедил ее не противиться велениям Фрейи, и еще много такого.