София Джеймс - Счастливая звезда графини Анны [litres]

– Торн, я не хочу пышную свадьбу. Пусть церемония будет скромной; на ней будут присутствовать только родные и несколько друзей. Кроме того, мне бы очень хотелось, чтобы нас обвенчали в Хайвике.

Бабушка обрадовалась, услышав ее слова.

– Хантингтон написал мне из Америки; он утверждает, что долго не вернется в Англию. По-моему, даже к лучшему, что он будет далеко. Может быть, это воздаяние за то, что он совершил?

– Новое начало, – добавил Торн, когда Роулингс поздравил его и пожал ему руку.

– Давайте объявим новость сегодня, в присутствии всех гостей! – предложила бабушка.

– Да! – хором ответили они с Торном.

Три недели спустя

– Невозможно представить более красивую невесту, чем ты!

Аннабель стояла перед ним в белой шелковой нижней сорочке, с цветами в волосах; ее кудри доходили до талии.

– Когда я состарюсь, стану беззубым и немощным и утрачу память, пусть это будет моим лучшим воспоминанием!

Три часа назад их обвенчали в хайвикской часовне; и вот они поднялись в отдельные апартаменты в восточном крыле дома, которые отвели специально для них.

Его шаферами были Орельян и Шей; Аннабель попросила Люси быть подружкой невесты; другой подружкой стала миссис Розмари Грин, которая по такому случаю специально приехала из Уайтчепела. Брат Литтона Дэвид приехал из школы, куда он недавно вернулся; ему очень понравилась свадьба. Только Пруденс, его сестра, не успела за такой короткий срок приехать из Италии.

Бель подняла руку, показывая молодому мужу кольцо; сапфиры переливались в ярких лучах.

– Не думаю, что когда-нибудь буду счастливее, – тихо и отчего-то застенчиво сказала она. – Но я должна кое-что сказать тебе перед тем, как… – Она замолчала и покраснела.

Это было так не похоже на нее, что он нахмурился.

– Что сказать?

– Я знаю, я очень старомодна, но… одним словом, я еще девственница. Я не очень понимаю, чего ты от меня потребуешь, хотя, как я уже говорила, читала книги, поэтому не совсем невежественна.

Он провел кончиком пальца по ее нижней губе, чтобы остановить этот поток самообвинений. Она нервничала; ее руки покрылись гусиной кожей.

– Аннабель, в любви нет ни хорошего, ни плохого. Есть только правда.

Атмосфера изменилась; оба изнемогали от желания. Литтон чувствовал, как кровь бурлит у него в жилах. Он провел пальцем по ее подбородку, по шее и остановился на груди, скрытой белым шелком. Ее округлость наполнила его ладонь, и он пощекотал ее сосок. Она запрокинула голову назад и, тихо ахнув, закрыла глаза.

– Мне… жарко.

– А так?

Его рука отбросила ткань и завладела обнаженной грудью. Отвердевший бутон напрягся, и он сжал его между пальцами.

– Чувствуешь?

Она лишь застонала в ответ.

– А так?

Он спустил бретельку сорочки с плеча; теперь ее грудь вырвалась на свободу, и он прижался к ней губами и слегка втянул сосок.

Ее ярко-голубые глаза широко раскрылись; пальцы зарылись в его волосах.

– Так можно?

Он рассмеялся:

– И так, и много еще как, любовь моя. Доверься мне!

– Я тебе верю.

Он таял от сладости ее слов, от ее невинности и чистоты. Никогда еще он не занимался любовью с девственницей; все женщины, с которыми он ложился в постель, преуспели в искусстве плотской любви. Сейчас все было по-другому. Аннабель сводила его с ума, хотя он обуздывал свои желания. Она была мягкой, податливой, открытой… и настоящей. Когда их губы снова соединились, он испытал подлинное наслаждение.

Его жена… При одной мысли об этом он сразу возбудился, его член отвердел. Он умирал от желания обладать ею и дрожал, потому что понимал, что спешить нельзя.

Затаив дыхание, он спустил вторую бретельку с ее плеча, и шелковая сорочка упала на пол. На ногах у нее были шелковые домашние туфельки, в волосах – белые бутоны гардении. Их аромат удивительно подходил Аннабель с ее ямочками и длинными черными волосами, припухшими от поцелуев губами и кожей цвета слоновой кости, которая розовела от его прикосновений.

– Проклятье! – выругался он, не сдержавшись, и она удивилась этому.

Торн снова ругается. Что-то не так? Может быть, у нее есть изъян, о котором она раньше не думала, который не сознавала?

Он выглядел распаленным и часто дышал; его глаза потемнели. Она стояла перед ним почти совсем раздетая, хотя он был полностью одет, и вдруг показалась себе… грешницей.

Нет, не плохой, но откровенной в том смысле, какой позволит ему заглянуть ей в душу. Раздвинув ноги, она запрокинула голову; ей нравилось, как волосы тяжелой волной падают на ягодицы. Она искусительница. Сирена. Она и не представляла, что может стать настолько далекой от осторожной и благоразумной мисс Аннабель Смит!

Сладкие переживания заставили ее замереть; она дышала часто и неглубоко, хотя плавилась внутри.

Ей хотелось сказать: «Возьми меня. Унеси меня в те места, о которых я только читала, дай мне познать магию любви мужчины и женщины, мужа и жены».

Свечи на прикроватном столике замерцали; от них шел пьянящий аромат. Напольные часы в углу пробили шесть; штора на приоткрытом окне впустила легкий, но такой желанный ветерок. Он скользнул по ее телу, и Торн рассмеялся, опустив голову и проводя языком по линии от ее пупка до груди. Он оставлял за собой прохладу, от которой ей стало едва ли не больно; ее грудь поднялась. Скоро он сделает ей больно – об этом написано во всех книгах. Вторгнется в нее, разорвет ее пополам… Таковы все мужчины. У нее застучали зубы.

– Пожалуйста, не делай мне слишком больно…

– Ах, милая! – ответил он и встал, расстегивая на ней последний предмет туалета и отшвыривая его в сторону. Осталась только нагота, только кружевная подвязка на бедре и золотой браслет ее бабушки на запястье.

Мягко и уверенно он раздвинул ей ноги, погладил внутреннюю поверхность бедер. Его пальцы проникли в ее лоно мягко, но решительно. Один палец проник глубже; к нему присоединился другой. Она ощущала их и растягивала мышцы, а пальцы проникали все глубже, и ее тело начало двигаться, подчиняясь ритму, задаваемому рукой.

Теперь он был уже не мягким, но пытливым. По мере того как его движения учащались, она все больше распалялась. Она не могла дышать, не могла двигаться, не могла бежать от надвигающейся твердости, ее сердце билось все чаще, она покрылась испариной. И наконец бежать стало некуда, только взлетать, в дрожащую высь, к небу, восторгу и облегчению. Она кричала и не могла остановиться, издавала гортанные стоны, от которых все сжималось у нее внутри.

Тогда он поднял ее на руки и уложил на постель; она не сопротивлялась. От его влажных пальцев шел мускусный запах страсти. Ее рука устремилась к тому месту, где только что был он, и она ахнула, поняв, что промокла.