София Джеймс - Надежды леди Коннот [litres]

– Поезжайте в Венецию, в Рим, а потом отправляйтесь на юг, в Неаполь, чтобы посмотреть Геркуланум и Помпеи.

– Вы там бывали? – изумленно спросила Мария, но, прежде чем он успел ответить на вопрос, она уже задала следующий: – Значит, вы считаете, что я должна туда уехать?

– Вы как будто уже все решили.

– Мама, папа и Джозефина Аллерли порицают все страны, кроме Англии.

– Значит, родители снова разговаривают с семейством Уинбери? – удивилась Сефора; ведь в прошлый раз Мария говорила, что отец не разговаривает ни с Ричардом, ни с его матерью.

– Ну да! Джозефина через день бывает у нас дома; ей не нравится невеста Ричарда; она жалеет, что он не женился на тебе.

– Как говорится, кто-то теряет, а кто-то находит. – Фрэнсис встал рядом с Сефорой и взял ее за руку.

Неожиданно Мария вспыхнула и заговорила о завтрашнем бале.

– Там будут Ричард с невестой. Мама и папа тоже поедут.

Сердце у Сефоры упало, когда она услышала эту новость. Но, может быть, на балу им представится еще одна возможность…

– Как ты думаешь, будут там кузен Ричарда Теренс Каммингс и его жена?

Мария рассмеялась:

– Наверное, раз там будет Ричард, они тоже приедут. Он мне никогда особенно не нравился, а у Салли Каммингс всегда какой-то запуганный вид. Может быть, властность – фамильная черта всех Уинбери? А почему ты спрашиваешь?

– Каммингс находился рядом в тот день, когда на улице схватили Анну, и я хочу спросить, не заметил ли он чего-нибудь такого, что упустили мы. – Она вроде бы и не солгала, но и всей правды не сказала.

– Будь с ним осторожнее; он мне совсем не нравится. А Адам неделю назад едва не подрался с ним.

– Почему? – спросил Фрэнсис.

– Он отпустил какое-то нелестное замечание в ваш адрес, – Мария поморщилась, – и Адам возмутился. Перед тем Каммингс уговаривал Адама вступить в какое-то предприятие, в которое он вложил деньги… кажется, речь шла о спиртных напитках. Он уверял, что преуспевает. Но потом они поругались, и тем все и закончилось.

Когда Мария ушла, взяв с них слово увидеться завтра на балу у Кларков, Фрэнсис подвел Сефору к окну и положил руку ей на плечи. Ей было тепло и уютно в его объятиях.

– Все, что говорят о Каммингсе, туже затягивает на нем петлю. Дэниел выяснил: в ту ночь, когда убили Клайва Шерборна, его видели в Гастингсе.

– Но… безопасна ли эта стычка? Ты не пострадаешь?

– Нет. К тому же на публике, возможно, легче будет разобраться с ним. Он не сможет уклониться от разговора со мной. Правда, там будут твои родители, и, если ты предпочтешь перенести решающий разговор, я все пойму…

– Нет, – решительно возразила Сефора. – Я хочу как можно скорее с ним покончить, чтобы Анне больше ничто не угрожало.

Он поднял ее подбородок, и их губы встретились. Поцелуй, вначале неспешный и томный, разжег в них страсть. От острого приступа желания она едва не задохнулась.

– Если из-за этого с тобой что-нибудь случится…

– Не случится.

Она провела пальцем по его скуле, по шраму.

– Аметиста сказала, что тебя наградили за храбрость. Где твои награды?

– Где-то в ящике стола. Рядом со мной сражались другие храбрецы. Они погибли, делая то же, что и я.

– Что ты совершил, что удостоился такой чести?

Он привлек ее ближе и перед тем, как заговорить, тихо вздохнул:

– Наш полк обычно прикрывал отступление армии Мура; поэтому мы принимали участие в арьергардных боях. Между Люго и Бетансосом мы за неделю потеряли больше людей, чем за всю предыдущую кампанию. Виной всему снег и ледяной дождь – горные перевалы обледенели. Дисциплина в войсках уже ослабла…

– Значит, там каждый был за себя?

– И да, и нет. Понимаешь, французы шли за нами по пятам, и в арьергардных боях погибло столько же людей, сколько от холода выше в горах. Поэтому я залег на позицию на холме лицом к долине и снимал французов одного за другим, как только видел их. Мало-помалу наши войска продвигались дальше.

– А… твоя щека?

– Нельзя вечно оставаться невидимым. В конце концов французы вычислили место, откуда по ним стреляли. Группа врагов напала на меня сзади, и саблей мне раскроили лицо. Если бы я вовремя не обернулся, мне снесли бы голову, но я спасся, бросившись в пропасть. По пути я хватался за ветки и камни, чтобы замедлить падение.

– А потом последовал за нашими войсками в Ла-Корунью?

– Нет. К тому времени я потерял много крови, поэтому направился на северо-запад, в ближайший порт Виго. Идти приходилось в основном по ночам. В порту мне удалось найти корабль, который шел на родину. Сообщение уже прекратилось, но один испанский капитан сжалился надо мной и доставил меня в Англию. Его жена лечила мое лицо.

– Она зашила рану?

– К сожалению, началось воспаление. Но добрая женщина промывала рану теплой водой и делала припарки из хлеба с молоком. Ее усилия помогли и уменьшили воспаление. Шрам напоминает мне о том, как мне повезло.

– Но свои награды ты не ценишь?

– На войне понимаешь, что героизм – понятие переменчивое. Сегодня героизмом считается одно, а завтра другое. Я привожу в исполнение приказы и выполняю свой долг, как сотни других офицеров. Многие мои товарищи погибли безвестно и не удостоились никаких наград. – Он закрыл голову руками. – До войны я был другим человеком. Я меньше думал о смерти и больше – о жизни.

Сефора сжала его руки:

– И я была такой же. Когда я упала с моста в воду, мне на долю секунды показалось: если все закончится, будет легче. Но сейчас я изменилась…

– …и мы с тобой стали одним целым, – договорил за нее он.

Его слова отличались от тех признаний, которыми закидывал ее Ричард. Фрэнсис не признавался ей в любви, но его слова значили для нее гораздо, гораздо больше. Он говорил ей правду. Она прижалась к нему.

– Люби меня, Фрэнсис, – попросила она.

– Верь мне, обязательно буду.

К балу у Кларков Сефора готовилась особенно тщательно. Она выбрала платье, которое ей очень шло. Платье, сшитое из плотного шелка с узором из синих листьев, на лифе и подоле отделанное контрастным атласом. В лучах света шелк и атлас переливались, и ткань казалась почти живой. Надев длинные перчатки и бархатную накидку, она посмотрелась в зеркало и поняла, что выглядит… победительницей. Она невольно улыбнулась при этой мысли, но так оно и было.

Если она собирается вступить в бой, ей нужно выглядеть наилучшим образом. После того как она вышла замуж за Фрэнсиса, у нее ни разу не было приступа крапивницы.

Фрэнсис, как всегда одетый в темное, выглядел строго и серьезно. Брюки и сюртук были классического покроя. Длинные волосы он заплел в косу, и такая прическа ему шла. Единственным ярким пятном в его облике оставалось фамильное кольцо с большим рубином. Сефора подумала, что он никогда еще не выглядел таким красивым… и таким опасным.