Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Переодеваться некогда, Арман, – поторопила его королева. – В конце концов, не с вашими ногами стыдиться облегающего фасона. У вас прекрасные стройные бедра.

«И отменная задница», – но эту мысль королева озвучивать не стала, благопристойно потупившись.

Похоже, Людовик не оценил бедра епископа Люсонского. Лишь у Мари, супруги Люиня, штаны Армана вызвали нечто похожее на одобрение. По крайней мере, так он истолковал огонек, мелькнувший в ее глазах при сравнении зауженных кюлот и тыкв до середины бедра, в которые были облачены Людовик, Люинь и прочие придворные. Герцогиня промолчала, но обворожительно улыбнулась Арману, чем снискала одобрение Марии Медичи.

– Вот видите, мой дорогой Арман, даже эта вертихвостка оценила ваш наряд, – королева расправляла юбки на сиденье кареты. – Или ваши ноги. Ее можно понять, Люинь вряд ли часто навещает жену в постели – за три года она так и не понесла.

– Как и ваша невестка, – добавил Арман машинально.

– О, ей-то с чего? На моего сына надежды мало – даже в брачную ночь он не сумел выполнить свой долг! Мне пришлось резать палец и поливать простынь кровью, чтобы не опозориться перед испанцами. Анна Австрийская понесет разве что от Святого Духа.

– Мадам, но ваш сын – кавалер этого ордена, – меланхолично заметил епископ.

– Арман, не кощунствуйте! – зашипела королева. – В конце концов, у Людовика есть наследник – мой дорогой Гастон! Мне не терпится его обнять – за эти два года он, наверное, уже меня перерос.

Королева оказалась права – после осады Монтобана мода сменилась. Люиня уложили в гроб в «тыквах» – отправив в Лету и фаворита, и фасон.

Под стенами Монтобана умер не только коннетабль Франции. Неудачная осада стала кладбищем для множества надежд.

Но в начале года ничто не предвещало столь драматической развязки. Очередное усмирение протестантов начиналось успешно.

Май 1621 года выдался на редкость жарким – солнце высушило дороги, и королевские войска необыкновенно быстро подошли к Сен-Жан-д’Анжели – городу, где взбунтовались протестанты. Люинь с жаром кинулся подавлять бунт – Людовик ждал от своего фаворита каких-то свершений, оправдывающих высокое звание главнокомандующего, которое Люинь выпросил два месяца назад.

– Из него коннетабль, как из вашего Жюссака – кармелитка, – негодовала Мария Медичи. – Арман, я не могу отпустить мальчиков одних. Не говорите мне, что война – не женское дело. Я не знаю, смогла бы я командовать войсками – мне не довелось. Я буду на войне вместе с сыном – это мой долг королевы и матери!

Король не возражал – похоже, он соскучился по матери больше, чем она по нему, так что епископ Люсонский вскоре увидел родимые болота Пуату. Все тут было по-прежнему, разве что грязи поменьше да утят побольше – вся водоплавающая дичь этой жаркой весной на диво рано вывела птенцов.

Легкий ветерок сорвал лепестки с черемухи, бросил в воду. Пушистый желто-коричневый утенок кинулся на них, приняв за хлебные крошки. Утка замахала крыльями, резким кряканьем подзывая птенцов: к воде приближалась Мария Медичи в окружении фрейлин.

– Мой дорогой епископ, – проворковала королева, взяв его под руку. – Не кажется ли вам, что осада имеет все шансы завершиться удачно?

– Да, ваше величество, – Арман кинул в воду горсть крошек, наблюдая, как последний утенок, столь легкий, что бежал по воде, а не плыл, наконец-то догнал сестер и братьев, собравшихся вокруг матери-утки. – Все благоприятствует этой кампании – и погода, и робость командира крепости, и ветхие укрепления. Это не Ла-Рошель и даже не Монтобан.

– О, Ла-Рошель взять невозможно. Это все знают, – вздохнула королева. – После взятия крепости Люинь все-таки оправдает высокое звание главнокомандующего. Не зря вы выдали свою племянницу за его племянника.

Арман поморщился. Замужество Мари-Мадлен вызывало у него двойственные чувства. С одной стороны, породниться с королевским фаворитом – дело выгодное. С другой… Как этой женитьбе сопротивлялся граф Бетюн – юнец успел посвататься к Мари-Мадлен и даже получил согласие! Разорванная помолвка оскорбила все семейство Бетюнов, но епископ не мог упустить случай упрочить свое положение старым, освященным веками способом – через брак. Жених, мсье де Комбале, не был уродом, непроходимым глупцом или грубияном – он не был даже старым! Так что племяннице, по мнению, Армана, не было причин так уж пенять на судьбу. Но огромные глаза Мари-Мадлен – как у раненой лани – с тех пор пополнили арсенал его ночных кошмаров. Жениху, конечно, повезло больше – Мари-Мадлен выросла красавицей. При этом кроткого нрава – не сказала ни слова упрека, лишь молча рыдала.

Но долг перед семьей обязывает – под венцом она не проронила ни слезинки и была чудо как хороша. Ее свадебное платье, как и приданое в шестьдесят тысяч ливров, было целиком делом рук Марии Медичи. Королеве нравилась племянница Анри и Армана дю Плесси, и она полагала, что Мари-Мадлен станет служить ей так же верно, как оба ее дяди.

– Как она? – спросила королева. – Не понесла еще?

– Ничего об этом не слышал, – Арман проводил глазами утиное семейство. – Успеется.

– Теперь новая мода, – вздохнула королева. – Ни о чем не думают, лишь бы по балам скакать да по маскарадам. Нет, я ничего не имею против, – искоса взглянув на Армана, она улыбнулась. – Но сначала роди, а потом веселись! Я родила Людовика через девять месяцев после брачной ночи! Какие легкие были роды! Вот с Гастоном я намучилась… А эти… Пять лет прошло после свадьбы, а они все скачут. Доскачутся.

Протянув руку, Арман ухватил ветвь черемухи. Вдохнув полной грудью холодноватый будоражащий аромат, он отщипнул кисточку попышней и протянул королеве.

– Ах, Арман, вы такой милый… – на глазах у нее епископ с изумлением заметил слезы. – Не желаете ли составить мне партию в триктрак?

Партии в триктрак, бильярд или пикет неизменно завершались одним и тем же, но в разговоре королева блюла приличия.

– А все-таки, – до домика приора, ставшего на время осады резиденцией королевы-матери, было не так уж близко, и Мария запыхалась, – лучше бы осажденные отбились! Хоть гугеноты – еретики, да настигнет их кара Божья, но Люинь стал совершенно невыносим. Да еще эта змея, его жена, воду мутит. Ох, наплачемся мы с ней, помяните мое слово! Мой сын простит Люиню все – кроме поражения на поле брани.

– Может быть, Господь услышит ваши молитвы, и следующий мятеж протестантов будет в Ла-Рошели, – ответил епископ.

– О Арман, какие ужасные вещи вы говорите! – королева хлопнула его веером по руке. – Вы стали совершенно несносны. Я не виновата, что Ла Валетт получил кардинальскую шапку раньше вас, мой дорогой. Люинь солгал моему сыну, сказав, что этого хочу я.