Петра Шир - Пламя и шелк [litres]

Лукас помедлил немного, затем подтянулся к окну и забрался внутрь. Он осторожно проскользнул к той части помещения, где уселись двое – нет, их было даже трое – мужчин. Они разговаривали достаточно громко, однако Лукас мало что мог понять, ведь они общались на голландском языке. Кученхайм знал французский, практически безупречно говорил по-английски, но вот с голландскими диалектами, несмотря на то, что у них было много общего с немецким языком, у него всегда были проблемы. Он осторожненько продвинулся еще ближе к проему в стене, ведущему в помещение, где стояли печи, – это местечко и сам Лукас когда-то не раз использовал для любовных свиданий.

Капитан напряженно вслушивался в разговор этих троих, и постепенно у него в голове сложилась общая картина. Хотя как бы она ни выглядела, уже одного того факта, что фон Вердт тайно встречался с представителями голландских войск, было более чем достаточно.

Лукас, не желая быть обнаруженным, спустя какое-то время вернулся к окну, выбрался через него наружу и бегом отправился обратно в город. В этот раз он решил не идти через стражника. Для этого пришлось обогнуть крепостную стену, а возле ворот Дрезер Тор свернуть в лагерь к своим парням, где можно было провести остаток ночи в палатке. Хотя и не очень удобно, зато именно здесь у него появится возможность спокойно обдумать сегодняшние открытия и свои дальнейшие шаги.

Дома Мадлен, сославшись на поздний час, извинилась перед родителями и поднялась в свою спаленку. Она толкнула наружу оконные ставни, долго стояла у окна, с наслаждением дышала пряным ночным воздухом. Итак, теперь она знала, о чем все тайком шепчутся за закрытыми дверьми. Она до сих пор не могла определиться, какими же были ее ожидания. Было не так больно, как она боялась, это ее немного успокоило. Она чувствовала себя сейчас в высшей степени странно. Полностью изменилось ее восприятие собственного тела, и она задавалась вопросом, обратил ли еще кто-то внимание на коснувшиеся ее перемены. К счастью, похоже, родители ничего не заметили.

Девушка неспешно разделась и повесила платье на вешалку рядом с дверью. Она собиралась надеть длинную широкую сорочку, в которой обычно спала, однако пришла в ужас, увидев на внутренней поверхности бедер кровь. Раньше Мадлен этого не заметила. Она поспешно бросила рубашку на кровать и потянулась к одному из льняных полотенец, окунула его в кувшин с водой, стоявший на подоконнике, и тщательно вытерла запятнанные места. Полотенце спрятала под кроватью. Завтра утром она его закопает или сожжет, чтобы ни у кого не возникло подозрений. Все остальное тело она обтерла сухим полотенцем, после чего скользнула-таки в ночную сорочку и юркнула под одеяло. Под окном стрекотали кузнечики, где-то ухал филин, далекие сполохи предвещали возвращение грозы.

Едва закрыв глаза, Мадлен сразу же перенеслась в гостиную будущего дома, на армейские одеяла из военной жизни Петера. О господи, они делали это в гостиной! Она теперь всегда будет об этом вспоминать, заходя в комнату?

Если так, пыталась она таким образом утешить хотя бы себя, то это будут прекрасные воспоминания. Ей почти удалось убедить саму себя в том, что произошедшее с ней сегодня было приятным и, пожалуй, даже замечательным. Петер оказался очень нежным и внимательным, он не причинил ей ни на йоту больше боли, чем был вынужден. Когда первый шок прошел, дальше было, честно говоря, и не больно, и не неприятно. Наверняка она сможет к этому привыкнуть. Во всяком случае, ей так хотелось сделать все для того, чтобы ее любимый Петер был счастлив.

Только почему, спрашивала она себя вновь и вновь, уже сомкнув глаза, почему же ей опять так хочется плакать?

Лукас размышлял над письмом архиепископу, в котором излагал последние новости. Он написал пару слов, отложил перо, задумался, написал, чертыхнулся, написал, снова задумался. Что кто-то зашел к нему в контору, он заметил только тогда, когда на столе перед ним появился бокал вина и тарелка со сладким пирогом. Недовольный, он поднял голову.

– Что?.. А, это вы, мать.

Хедвиг рассматривала его и с ее лица не сходила печать озабоченности, затем она выдвинула один из стульев и села перед ним.

– Ты не хочешь мне сказать, что тебя так угнетает последние недели?

– Это секрет. – Чтобы придать вес своим словам, он положил чистый лист бумаги на письмо, которое начал.

– Ты имеешь в виду твою переписку с Бернхардом фон Галленом о предателе, которого ты ищешь?

Его глаза расширились.

– Как вы узнали об этом?

Мать не ответила.

– И тот факт, что ты в последнее время следишь за Петером фон Вердтом, давая ему в то же время ненужные поручения и снабжая его ложной информацией?

– Мать! – Теперь он в ужасе уставился на нее.

Хедвиг сложила руки на коленях.

– Я знаю тебя, и я не слепая и не глухая, и, уж конечно, совсем не глупая, мой сын. Но будь уверен, что ни Тони, ни я никогда не выдадим тебя.

– Тони тоже знает?

– Он раньше меня узнал обо всем. – Она слегка улыбнулась, но снова стала серьезной. – Тебе придется арестовать фон Вердта?

– Я не могу этого сделать. – Он в расстройстве потер рот. – Тем самым я отдам его на виселицу.

– Но ты считаешь, что он виновен.

– Не просто считаю, я знаю это.

– Тогда ты должен сообщить об этом, мой мальчик. Если он поступил дурно, он должен быть наказан за это.

– Дурно поступил… – Лукас на мгновение прикрыл глаза. – Я могу понять его гнев на французов. Вы сами знаете, что он не одинок в этом. Даже мой дядя Аверданк близок к тому, чтобы власти обратили внимание на его мятежные подстрекательские речи. Он на стороне фон Вердта, как и по меньшей мере половина городского совета и присяжных.

– Однако сие не значит, что эта сторона права, – добавила задумчиво его мать.

– Фон Вердт, мой дядя и все эти люди стоят не на той стороне?

Мать на мгновение замолчала, прежде чем ответить.

– Я никогда не слышала, чтобы ты говорил так раньше. Я знаю, что ты двояко относишься к французам, но чтобы игнорировать свои обязанности… Мальчик, если ты так поступишь, то будешь точно так же виноват, как и он. Разве тебя не накажут вместе с ним, если это все выйдет наружу?

Он кивнул с отрешенным выражением лица.

– Естественно, они это сделают. Но они об этом не узнают.

– Как ты можешь быть таким уверенным? – Голос матери слегка дрогнул, на ее лице был написан весь ужас, который она испытывала.

– Потому что я доверяю своим людям – и фон Вердту тоже, хочешь верь, хочешь нет. Он бы не предал меня, если бы я сделал что-то подобное, и тогда вина легла бы и на него тоже. Геринк верен мне… и все остальные, которые имеют отношение к данному делу. Эти люди знают ровно столько, сколько необходимо, чтобы они могли выполнять свои задачи. Даже если бы они что-то подозревали или знали, я могу на них рассчитывать.