Тереза Ромейн - Леди-плутовка [litres]

Каллум проглотил хлеб.

– А это означает, что нужно угомонить собак.

Он подался к ней и стал рассматривать заметки.

– Что такое «кексы для собак»? Должно быть, я не так прочитал.

– Да нет, все правильно. Это вовсе не блестящая идея, но лучшая из всех, что мне пришли в голову. Люси – моя подопечная – хочет с помощью кексов натренировать Бринли, чтобы не лаял на всех подряд. Если у нее получится, можно проделать то же самое с собаками Ардмора. Только нужно начинить кексы опиумом.

– Я отказываюсь от своего прежнего убеждения, что преступный ум ставит вас в тупик. Очевидно, вы прекрасно понимаете, как он работает.

Она рассмеялась. Как он и надеялся.

– Но я еще и порядочная дама, офицер Дженкс, и если понадобится дополнительная информация, я вместе с Люси нанесу еще один визит. Леди Селина объявила ее самой милой в мире девушкой, так что нас с радостью примут.

Каллум задумчиво дожевал последний кусочек хлеба.

– Я что-то упустил. Неужели леди Селина так отзывалась о своей знакомой?

– Ничего вы не упустили. «Самая милая девушка в мире» означает «молодая женщина с достаточно приятными манерами». «Самая хорошенькая девушка в мире»? Определение может равно относиться к девушке как умеренно, так и очень привлекательной. Очень часто девушка может быть и самой милой, и самой хорошенькой, и тогда на балу она танцует почти все танцы, а в партнерах нет недостатков.

Каждый класс имел свои собственные коды. Певучий рифмованный сленг кокни, грубый жаргон воров Ист-Энда. Вполне естественно, что у высшего общества тоже имелся свой тайный язык.

– Спасибо, что перевели. Так вы ничего не съедите и не выпьете?

Изабел отпила глоток портера, поставила кружку на стол и осторожно в нее заглянула:

– Правда, очень горько? – Еще один глоток. – Но мне нравится. – И еще… – Кажется. Я не уверена.

Последний глоток, после чего она с задумчивым видом отставила кружку.

– Нет. Предпочитаю чай.

Каллум загородился своей кружкой, чтобы скрыть улыбку.

– Вы должны как-нибудь приехать ко мне на чай. Обещаю быть учтивым и почтительным, потому что моя хозяйка, как правило, подслушивает, а чай у меня хороший. Я всегда беру его в лавке родителей.

– Бакалейной? Я права? Где работает ваш брат Джейми?

– Той самой.

Она озадаченно нахмурилась.

– Подумать только: пить чай из семейной лавки, где работает брат, потом согнать его с места и вышвырнуть из паба… А я вот со своим братом почти не вижусь.

– Брат брату рознь. Гарри, мой старший брат, был превосходным человеком, а с Джейми мы никогда не ладили.

– Слишком разные?

– Напротив, миледи: слишком одинаковые.

– О небо! Вам совершенно ни к чему постоянно соблюдать этикет. Все время обращаетесь ко мне «миледи». Но вы же знаете обо мне больше, чем кто бы то ни было, поэтому можете называть меня просто по имени.

«Знаете обо мне» не то же самое, что «знать». Но если он добьется своего, превратит первое во второе.

– Спасибо, Изабел.

Он ощутил вкус имени на губах, сладкий и нежный.

– А я Каллум, если захотите обратиться ко мне по имени.

– Знаю. – Она повертела кружку: – Я услышала, как кто-то упоминал ваше имя во время расследования смерти Морроу. Имя было таким необычным, что я запомнила.

Его имя всего лишь два слога, и одно то, что она знает его и помнит, казалось величайшим даром. Становится тепло, когда знаешь, что тебя помнят, и это так приятно! Как глоток бренди, когда приходишь домой с холода. Тепло поднимается со дна желудка до кончиков пальцев.

В такие моменты мужчина благородного происхождения должен сжать пальцами подбородок женщины и поцеловать ее в губы, но он простой человек простого рода, поэтому только пошутил:

– Становится все яснее, что у вас просто природные способности к слежке. Повезло, что вы со своими талантами решили перейти на сторону правосудия, пусть даже и не законного.

Изабел рассмеялась, и они шутливо чокнулись кружками.

– Итак, – продолжал он с серьезным видом, хотя тепло по-прежнему согревало его. – Я должен вернуться на Боу-стрит. Можно я сначала посажу вас в кэб… Изабел?

Она удивленно подняла голову, услышав свое имя, но тут же улыбнулась.

– Нет, мой экипаж ждет у здания суда. Если мы вернемся вместе, я найду его.

– Вы оставили экипаж на Боу-стрит? Где каждый может его узнать?

Каллум встал и протянул руку, чтобы помочь ей встать.

– Похоже, вы расстроились. Это небезопасно?

– Абсолютно безопасно. Но если кто-то из ваших знакомых его увидит, вас заподозрят в каком-то скандальном преступлении, иначе почему еще вы вдруг оказались в магистратском суде на Боу-стрит?

– Вздор! Я бы не смогла вызвать скандал, даже если бы и пыталась, – заявила Изабел, хоть ее и удивила столь неожиданная мысль.

Она взяла его под руку, и когда они покинули «Кабанью голову», он остро ощутил пропасть между ними. Дело не только в расстоянии, но и в месте на социальной лестнице. Если бы не странное стечение обстоятельств, они бы никогда не встретились.

И все же она сузила пропасть, попросив называть ее по имени, выпив с ним портера в пабе, доверив ему позорную правду о своем браке и даже… сняв обручальное кольцо.

Он не знал, насколько можно изменить расстояние между сыном бакалейщика и дочерью маркиза, но если уж появилось время и возможность, он это, черт побери, выяснит.

Кутаясь в простой коричневый плащ, Изабел завернула за угол дома. Под плащом на ней было дешевое поношенное платье, которое верхняя горничная надевала в свои выходные: темно-синее, с рисунком, который скрывал грязь и кое-где протертые и порванные места. На голове ее сидела соломенная шляпка, расшитая блестящими пуговицами: еще одна находка из комнаты горничной. Благослови Господь Полли: она охотно продала все это Изабел для «той, кому вещи нужнее». Возможно, она присмотрела что-то поновее в лавке старьевщика, чтобы поразить лакея Дугласа.

Изабел выходила через черный ход, чтобы оставаться невидимкой для всякого, кто, проходя по Ломбард-стрит, мог узнать в этой замарашке леди. И ей все удалось!

Она слилась с толпой прохожих на тротуаре, не привлекая ничьего взгляда, и направилась на восток, к докам Вест-Энда. Небо было голубым, но черные пальцы дыма там и сям струились из труб. Солнце ласково пригревало, и в воздухе витал запах лошадиного пота, не такой уж и неприятный. В этот прекрасный весенний день она почувствовала себя свободной и решительно настроилась исправить содеянное мужем.

На ходу она что-то напевала себе под нос, но не успела миновать первые три дома, как кто-то сжал ее плечо:

– Леди Изабел!

Сердце Изабел пустилось вскачь. Может, бежать? Нет, лучше вести себя как ни в чем не бывало.