София Джеймс - Трудное счастье [litres]

Люсьен вскочил и подбежал к ее кровати.

– Не знаю, кто написал это письмо, Алехандра, клянусь всем, что для меня дорого и свято. Пожалуйста, поверь мне.

– Верю.

Люсьен едва сдерживал гнев. Руки его сжались в кулаки так, что костяшки побелели.

– Значит, нашего сына звали Росс?

– Да.

– Хорошее, сильное имя, подтверждающее права, которые он имел по рождению. – Голос Люсьена дрожал. Он едва мог говорить.

Алехандре вдруг захотелось утешить его.

– Росс тихо умер у меня на руках. Случилось это второго октября. В шесть минут двенадцатого ночи. Шел дождь.

Подробности, мелочи, детали. Алехандра помнила их все до единой.

– Мы заберем его домой.

– Что?

– Привезем в Англию и похороним в нашей семейной резиденции Линден-парк в Танбридж-Уэллс. По крайней мере, тогда он будет покоиться в окружении своих предков.

– Неужели ты правда это сделаешь?

– Алехандра, этот мальчик – член нашей семьи и должен быть погребен в семейном склепе.

«Нашей». В этот момент Росс перестал быть только ее сыном. Мария оказалась права: теперь они с Люсьеном разделили горе пополам.

И тут ледяная стена, которую Алехандра под воздействием тяжелых обстоятельств вынуждена была возвести вокруг своего сердца, начала оттаивать. Алехандра встала, стыдясь своих слез и собираясь уйти туда, где сможет выплакаться в одиночестве, но Люсьен удержал ее и прижал к себе. Приникнув к его теплой, крепкой груди, Алехандра зарыдала, не таясь. Она плакала по себе и по Россу, по Люсьену, по отцу и матери, по Испании, по Сан-Себастьяну и жертвам разгула английских солдат и по Марии, которая погибла, пытаясь ее защитить.

Алехандра не помнила, когда в последний раз вот так давала волю чувствам и не пыталась их сдержать. Наконец, когда ее рыдания начали стихать, Люсьен вытер ей лицо краем своей рубашки. Выплакавшись, она вдруг почувствовала сильную усталость.

– Надеюсь, рядом был кто-то, кто тебя утешил и поддержал?

– Да, Мария. Сказала, что я должна взять себя в руки. К тому же борделю, который ей принадлежал, нужна сильная и молодая рука. А я неожиданно обнаружила деловую хватку. У меня хорошо получалось вести дела, контролировать финансы и следить, чтобы все шло гладко. Представь себе, даже в борделе есть свой режим и порядок. А Мария давно уже утратила былую хватку.

– Выходит, ты стала кем-то вроде ее правой руки?

– Да. К тому же мы с ней обе были одинокими и неприкаянными. Это нас и свело.

– А что еще ты написала в том письме, которое перехватили? Просила о помощи?

– Нет, просто решила, что ты должен знать о судьбе своего сына. Я писала тебе ради Росса, а не ради себя. Подумала, что тебе… следует о нем знать.

Люсьен выругался. Алехандра по привычке хотела перекреститься, но сдержалась. Ей казалось, что она не имеет права молиться после того, как несколько лет пренебрегала своим долгом.

– Может быть, у тебя сохранился текст этого письма? Какие-нибудь черновики или что-то в этом роде?

Алехандра покачала головой:

– Нет. Не хотела, чтобы хоть что-то напоминало о тебе.

С этими словами Алехандра отошла, снова легла на кровать и отвернулась к стене. К счастью, Люсьен больше не пытался с ней заговорить. Алехандра облегченно вздохнула.

Когда она проснулась, на кровати у окна его не оказалось. Дорожная сумка была аккуратно уложена, постель застелена. Алехандра поглядела на ясное голубое небо. Дождь и ветры, не дававшие путешественникам покоя несколько дней подряд, наконец закончились, и снова потеплело. Даже чересчур, мысленно прибавила Алехандра, расстегивая верхние пуговицы мужской рубашки, которую принес ей Люсьен.

В первый раз за долгое время она ощутила голод. Прежде чем встретить новый день, ей нужно было как следует поесть. Еще одно новое ощущение. Свернув куртку и убрав ее в дорожный мешок, Алехандра обулась в сапоги и умылась холодной водой, которую кто-то принес в фарфоровой миске и поставил на столик между кроватями, пока она спала. Рана на пятке все еще побаливала, и, хотя во время пути Алехандра старалась держать ее в чистоте и промывать в речке или ручье, порез воспалился.

Наконец вернулся Люсьен с хлебом и сыром.

– В Сан-Себастьяне оставаться нельзя, – объявил он. – У Веллингтона своих забот хватает, а в гавани ни одного корабля, на котором мы могли бы уплыть на север.

– На север? – озадаченно переспросила Алехандра, не вполне понимая, что он имеет в виду.

– В Англию. На запад ты вернуться не можешь – там Бетанкуры. Юг и восток по-прежнему контролируют французы. Думаю, лучший вариант в подобной ситуации – добраться до Бильбао и отплыть из маленького порта Коста-Баски.

– Но я не могу отправиться с тобой в Англию. Что скажут твои родные?

– Об этой проблеме побеспокоимся после отплытия, – парировал Люсьен и взял дорожную сумку. – Завтракай поскорее, и пойдем отсюда.

Час спустя они скакали по проселочным дорогам на двух лошадях, которых Люсьен каким-то чудом сумел раздобыть. После вчерашнего откровенного разговора их отношения стали более теплыми и менее напряженными. У Алехандры будто гора с плеч упала. А главное – Люсьен не бросил ее на произвол судьбы в Сан-Себастьяне и обещал перевести Росса в свое поместье. За одно это Алехандра была ему очень благодарна. И все же ночью, когда, утешая плачущую Алехандру, Люсьен обнял ее, ей отчаянно захотелось тех ласк, которые они дарили друг другу в Галисийских горах.

Эти непрошеные мысли заставили Алехандру поспешно опустить взгляд, пока Люсьен не заметил желания, вне всякого сомнения, пылавшего в ее взгляде. И все же, глядя на лучи солнца, освещающие дорогу сквозь крону деревьев, Алехандра почувствовала прилив оптимизма.

Веллингтон не имел возможности выделить им охрану – разве что через неделю-две, а так долго Люсьен ждать не мог. Поэтому в пути он был очень осторожен и старался не терять бдительности – пристально вглядывался в даль и прислушивался, обращая внимание даже на самые тихие шорохи. Кто знает, где в охваченной войной стране может поджидать враг?

Вчера Люсьен был совершенно раздавлен известием, что у них с Алехандрой был сын, который умер сразу после рождения.

Он пришел в ярость при одной мысли, что беременная Алехандра написала ему, прося о помощи, а кому-то хватило наглости и жестокости отправить ответ от его имени, да еще пригрозить бедной женщине судом. Люсьен подозревал, что это сделала его мать. Люсьена буквально трясло от бессильной злобы.

– А где ты живешь, когда ты не в Лондоне? – вдруг спросила Алехандра, когда они решили, что лошадям нужен отдых, и поехали медленнее.

– В Кенте, в поместье Линден-парк. Это к югу от города, – пояснил Люсьен.

Алехандра нахмурилась.