Валери Боумен - Мой милый повеса [litres]

В десяти шагах от кушетки, где он лежал, Кристиан, только что вернувшийся из поместья, просматривал хозяйственные книги.

– И что ты решил? – не поднимая головы от своего гроссбуха, спросил зять.

– Даже не знаю. А ты как думаешь?

– Этот вопрос не ко мне, старина.

– Да черт возьми! – взорвался Харт. – Я понятия не имею, как это – быть мужем. Ты ведь знаешь: мои родители терпеть не могут друг друга.

– Да, Сара как-то упоминала об этом. Я думаю, именно потому, что сами были несчастны, они и не понимали, что брак, который хотели устроить своей дочери – да и тебе, – не принес бы счастья.

Харт потер глаза.

– Никогда об этом не задумывался.

– Вот и подумай, а заодно еще вот о чем: если тебя упорно заставляют что-то сделать, спроси себя почему.

– Например, почему Люси так хочет, чтобы я поговорил с Мэг? – пробурчал Харт.

Беркли заложил перо между страницами гроссбуха.

– Ну, как вариант…

– Вы что, все заодно? – едва ли не простонал Харт.

Вздохнув, Беркли покачал головой, а Харт поднес бутылку ко рту, сделал очередной глоток и, заложив руки за голову, улегся на кушетку.

На некоторое время установилась тишина, а потом, словно на что-то решившись, Харт спросил:

– Беркли, можно задать вопрос?

– По-моему, последние полчаса ты только это и делаешь.

– Ну так да или нет?

– Валяй.

Харт глубоко вздохнул.

– Что чувствуют, когда… ревнуют?

Беркли расхохотался.

– Ты думаешь, я знаю?

– Ну вот когда Сара чуть не вышла замуж за Бренфорда, ты ведь должен был что-то чувствовать. Отец говорил, что это самое отвратительное ощущение. Я был уверен, что со мной такого не случится.

– Позволь тебя заверить: столкнешься с этим – сразу поймешь.

Харт опять приложился к бутылке и пьяно потребовал:

– Нет, ты все-таки опиши, что чувствовал.

Какое-то время Беркли молчал, потом все же ответил:

– Я готов был разорвать на куски любого, кто хотя бы посмотрит на твою сестру.

– И это все? – рассмеялся Харт и поставил бутылку на пол.

– Я бывал в ярости, конечно. Но не из-за женщины.

– И тебе ни разу не приходила в голову мысль врезать по лицу сэру Уинфорду?

Немного поразмыслив, он вспомнил, что ему действительно хотелось пару раз двинуть как следует красавцу Уинфорду. Значит, это и есть ревность?

– Мне нужно поговорить с ней, Беркли!

– Ну наконец-то! – отозвался Кристиан.

– Похоже, я и правда идиот, как заявила мне Люси Хант.

– Да, здесь я с ней согласен, как и в том, что ты должен увидеться со своей женой.

– Но где ее искать?

– Завтра, на балу у Хантингтонов.

Бальный зал в особняке Хантингтонов сиял огнями. Пространство для танцев в центре заливал свет от люстр с тысячью свечей. Здесь присутствовали представители самых верхов лондонского общества, роскошно одетые, в дорогих туалетах, увешанные драгоценностями, смеялись и явно радовались жизни. Была здесь и Мэг: платье цвета нефрита, с выпрямленными и уложенными волосами, при изумрудных ожерелье и серьгах, которые на этот раз одолжила у Сары.

По дороге из Нортумбрии подруга не раз и не два повторила, что ей нечего опасаться, а ее муж добавил: «Вы оба все только усложняете. Вам нужно просто дать ему понять, что готовы поговорить с ним».

Мэг согласилась с ним тогда, но не смогла заставить себя даже улыбнуться. Кристиан был почему-то абсолютно уверен, что Харт любит ее, но Мэг очень сильно в этом сомневалась, а по мере того как карета приближалась к особняку Хантингтонов, ее сомнения превратились едва ли не в уверенность.

Ей понадобилась вся ее воля, чтобы держаться вполне непринужденно, когда в ту же минуту, когда они вошли в зал, к их компании присоединилась Люси.

– Вам здесь очень рады, а ему я сказала все, что о нем думаю.

Мэг к этому моменту тоже была готова, поэтому заявила, вздернув подбородок.

– Ваша светлость, позвольте поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, но больше мне ваша помощь не требуется: я сама буду заниматься своими семейными делами.

– Браво! – захлопала в ладоши Сара.

– Ради бога! – герцогиня пожала плечами. – Оставляю все на ваше усмотрение. Кстати, он вон там, возле стола с прохладительными напитками.

Харт лениво слушал, как Харлборо, Норкросс и Уэнтерли обсуждают стать лошадей, участвовавших в последнем дерби, а также цены на аукционе «Таттерсолз». Неожиданно Норкросс толкнул его локтем.

– Не оборачивайся резко, Хайгейт, но мне кажется, там твоя жена.

Какое там «не оборачивайся»! Харт едва не рванул ей навстречу. Мэг! В зеленом платье с завышенной талией, которое тесно обхватывало грудь и складками спускалось вниз, с высокой прической, она выглядела как богиня. Такой он и увидел ее на балу у Ходжесов. Нет, сейчас она была еще красивее. Харт вдруг понял, что ужасно соскучился по ней.

Интересно, Беркли сказал ей, что он будет здесь? Захочет ли она поговорить с ним? Харт глаз не мог оторвать от нее – от этих золотистых локонов, стройной фигуры, полной груди. Тут же нахлынули воспоминания о проведенной вместе ночи, и реакция тела не заставила себя ждать.

– Да, превращение в будущую графиню сделало ее чрезвычайно популярной, несмотря на скандал вокруг твоей женитьбы, – заметил Норкросс.

Приятель был прав: вокруг Мэг собралась небольшая компания – по меньшей мере дюжина – дам и джентльменов, и все пытались с ней заговорить или смеялись, привлекая к себе ее внимание.

– Никому нет никакого дела до скандала, если все заканчивается образцовым браком, – улыбнулся Харлборо. – Кроме того, леди Хайгейт ослепительно красива.

Харт если их и слушал, то вполуха: все его внимание сосредоточилось на мужчинах, окружавших его жену.

– О черт! Опять он там, рядом с ней!

– Кто? – вытянул шею, чтобы лучше видеть, Уэнтерли.

– Ради бога, не так откровенно, Уэнт, – попытался урезонить друга Харлборо.

Харт зажал в кулаке бокал с бренди.

– Чертов Уинфорд!

– Да, это он, – подтвердил Уэнтерли. – Но ведь он вроде на днях объявил о своей помолвке.

– Наплевать! Я сейчас пойду и повыдергиваю руки-ноги этому мерзавцу!

– Мне казалось, что ты не ревнив, Хайгейт! – приподнял бровь Харлборо.

Что-то прорычав, Харт сунул свой бокал в руку Уэнтерли и двинулся через толпу гостей к своей жене.

Мэг его увидела: он это понял по глазам, – но как ни в чем не бывало продолжила смеяться над чем-то только что ей сказанным этим болваном Уинфордом. Помолвлен или нет, он не смеет пялиться на его жену и пожирать ее глазами! Она принадлежит ему, законному супругу!

Харт хотел заключить ее в объятия, унести отсюда и тут же заняться с ней любовью, а всем ее воздыхателям, что толпились вокруг, разбить физиономию. Господи, это же ревность! Харлборо был прав, да и Беркли тоже. О черт, он превращается в своего отца, который тоже оказался прав: это самое отвратительное чувство на свете!