Тимери Мурари - Арджуманд. Великая история великой любви

— Это не…

Наш лагерь обезлюдел — только я с детьми, слуги, да несколько солдат, охранявших нас. Сыновья рвались занять место, с которого можно было видеть бой, им невдомек было, что сейчас решаются наши судьбы. Они верили, что их отец непобедим, и хотели посмотреть, как будет удирать армия противника.

Из-за булыжников большая часть дороги была непроходимой для ратхи. Наконец мы нашли подходящее место примерно в косе от равнины. Дара и Шахшуджа устроились у меня в ногах. Аурангзеб стоял поодаль, его поза выдавала напряжение, но он словно не ждал ни победы, ни поражения. Я лежала, откинувшись на гору подушек, и вглядывалась в клубящееся вдали пыльное облако. С такого расстояния мало что можно было различить, и все же я знала, что где-то там — Шах-Джахан на своем верном Байраме.

Наше войско казалось ничтожно малым! У меня упало сердце. Армия падишаха простиралась от края до края равнины. Земля задрожала от топота копыт, когда, как гигантская волна, пронеслась конница. Войска сошлись, до нас донеслись крики, но на таком расстоянии они были не громче шепота. С нашей стороны отделились две группы всадников — может, они попытаются атаковать противника с флангов, которые раскинулись широко, как тень сказочной птицы. Пушечные залпы — битва началась. С обеих сторон люди и кони падали, перестраивались, наступали, падали, перестраивались, наступали… Конники удалились на восток и запад на расстояние около коса, даже меньше, а затем развернулись и атаковали войска падишаха. Им надлежало отрезать громадные фланги. Казалось, одно из крыльев затрепетало и отделилось под натиском конницы, но второе продолжало держаться. Клубясь, пыль приближалась к нам, поле битвы заволакивал желтовато-бурый туман. Воины из арьергарда с криками бросились вперед, было слышно, как мечи ударяют о щиты. Атака была решительной и, кажется, успешной, но мы не видели, как развиваются события.

…Мы с детьми простояли целый день, не видя ничего, кроме пыли, не слыша ничего, кроме шума. Ни одна из сторон не уступала, обе оставались на своих позициях. То одна армия наступала, то другая — это походило на череду приливов и отливов. Наш фронт гнулся под натиском силы, но держался. Я знала: когда линия дрогнет и рассыплется, это будет означать, что Шах-Джахан побит.

Сумерки спустились рано, но не принесли приятной свежести. Вечер был душным, пыльным, пыль окрасила закат, над землей висел мутно-желтый свет. Я решила покинуть наблюдательный пункт. Бой вскоре должен был приостановиться — армиям нужно отдохнуть, подсчитать потери, похоронить убитых, оказать помощь раненым.

К тому времени, как мы добрались до деревни, туда начали подтягиваться первые солдаты. Пыльные, взмокшие от пота, измотанные, обессиленные… Одни тащили на себе раненых товарищей, стонущих от боли, другие падали и засыпали мертвым сном, третьи едва волокли ноги. Кому-то из них суждено было умереть, да и можно ли выжить с такими чудовищными ранами?

Когда появился мой любимый, опустилась ночь; разожгли костры, начали готовить ужин. Принц мало чем отличался от прочих: усталый, глаза красные, борода такая пыльная, что не видно, какого она цвета. Я налила вина, и он жадно выпил. Потом я стерла пыль с его лица влажным полотенцем — ткань стала бурой от грязи, но это немного освежило его.

Сначала он обратился к Исе:

— Ты все подготовил?

— Да, ваше высочество.

Шах-Джахан погладил меня по лицу, словно прося прощения:

— Нам нужно скорее уезжать отсюда. Времени немного. На рассвете станет понятно, что я разбит.

Г опи сидел на корточках у мраморной плиты и осторожно работал резцом. Он обмахнул камень жесткой мозолистой ладонью и продолжал высекать цветок — хризантему — из мрамора. Паренек очень напоминал отца — фигурой, терпением, умением. Рядом с ним Рамеш следил за огнем и затачивал резцы. Братья работали в тени раскидистого павлиньего дерева [92] Делоникс королевский ( Delonix regia ). , снаружи от стены, окружавшей Тадж-Махал.

Прошло десять лет после того, как мавзолей был закончен. Работы, однако, продолжались. Был возведен цоколь — мраморная платформа, благодаря которой громадное сооружение стало казаться невесомым и воздушным. С четырех углов на платформе появились минареты, изящные и тонкие, как пальмовые стволы. Падишаху минареты понравились. С ними мавзолей выглядел гармоничным, а цоколь более не казался пустыней из мрамора. По обе стороны мавзолея стояли мечети; невысокие, навевающие мысль о смирении, они как бы склонялись перед великолепием гробницы.

Однако не пристало такому сооружению стоять в пыли. Шах-Джахан приказал разбить багх и сам следил за этим. Парк, лежащий у подножия гробницы, был разделен на четыре участка. С севера на юг и с востока на запад проходили мощенные камнем дорожки, они вели к двум мраморным бассейнам с лотосами; между дорожками были прорыты широкие каналы — гробница отражалась в зеркальной глади воды. Чтобы не отвлекать внимания от основного сооружения, фонтаны решено было расположить только на дорожке, идущей с севера на юг.

Шах-Джахан не скупился, желая, чтобы багх пышностью не уступал гробнице. Подземный трубопровод, вместительные хранилища для воды, масса рукотворных ручьев и каналов обеспечивали постоянное поступлений влаги к деревьям, кустам и цветам — манго, апельсинам, лимонам, гранатам, яблоням, гуавам, ананасам, розам, тюльпанам, лилиям, ирисам, хризантемам… Для того чтобы струи фонтанов поднимались на строго определенную высоту, воду подавали не в медные трубы напрямую, а в отдельный медный резервуар, устроенный для каждого фонтана. Вода бежала по каналу, наполняя резервуары, и только после это, поступая в трубы, била вверх. Воду для резервуаров доставляли из Джамны на бычьих упряжках. Расчеты были произведены так, чтобы при достижении южной части парка напор воды становился меньше. Именно к такому эффекту и стремился Шах-Джахан, которому хотелось, чтобы у самой усыпальницы росли цветы, а по мере удаления от нее шелестели листвой тенистые деревья.

Взгляд Гопи то и дело невольно падал на Тадж-Махал. Он работал, опустив голову, вид мавзолея до сих пор причинял ему боль.

Мурти не довелось самому закончить работу над джали . Резчик постарел, ослаб, скрюченные пальцы больше не могли держать резец. Оставшийся кусок за него доделывал Гопи. По сравнению с тем, что успел сотворить отец, это был крохотный участок, но и над ним нельзя было трудиться кое-как. Все надлежало сделать точно. Целый год у Гопи ушел лишь на то, чтобы наметить в камне рисунок, и только потом он начал вырезать цветы: округлые, с изящными изгибами — безупречные хризантемы и лилии. Затем углубления надо было заполнить смесью сафеды, хирмиша и цветных пигментов. Те же материалы много веков назад применяли безымянные мастера при изготовлении фресок, сохранившихся в пещерах. Паста затвердевала, как камень, потом ее полировали, пока она не начинала сиять, подобно обработанному мрамору.