Бернард Корнуэлл - Высшая милость

— Смолевка?..

Она не открыла глаза и молчала. Это был тот страх, то, что не отмывалось. Испорченная вода, внутренний изъян, тень из прошлого.

— Смолевка?

Она хотела объяснить ему, сказать, что подарит ему любовь, если он подождёт, а у них через неделю была свадьба, и она боялась.

Он убрал руку с её живота, мягко дотронулся до её глаз. Синие глаза смотрели на него, но не враждебно, а испуганно. Он улыбнулся.

— Этот священник никогда больше не дотронется до тебя.

Она смотрела на него, нахмурившись.

— Ты знаешь?

Он кивнул.

— Я прочитал «Меркурий». Нетрудно догадаться.

Она думала, что он не знает, что грязь спрятана внутри неё, что она утаила это от него. Она почти всё рассказала леди Маргарет, хотя не всё, и сейчас села, отбросив волосы с лица.

— Тебе мама рассказала?

— Нет.

Но это было не полной правдой. Со своей обычной прямотой леди Маргарет уверила Тоби, что его невеста до сих пор девственница, но также сказала, что он должен обращаться с ней осторожно. Тоби поднялся и сел напротив неё.

— Расскажи мне.

Она недовольно покачала головой.

— Тут нечего рассказывать.

— Тогда не о чем беспокоится.

В её глазах промелькнул вызов, и, пожав плечами, она невыразительным, будничным голосом начала рассказывать. Она знала, что все могло быть гораздо хуже, но до сих пор ощущала на своей груди, оскверняющие её руки Херви, его дыхание у неё над ухом, когда его пальцы ощупывали её живот ниже талии. Она говорила о зрителях трибунала, рассматривающих её, пока руки священника скользили по её телу. Она до сих пор их чувствовала, мнущие и трущие, и знала, что Преданный-До-Смерти запачкал в ней то, что она хотела сохранить чистым. Пятно ничем не оттиралось.

Он ничего не сказал, когда она закончила. Рассказывая, она не смотрела на него, а он смотрел за реку. Теперь он посмотрел на неё, задумчивую и красивую, и ждал.

Она повернулась к нему, все ещё защищаясь.

— Вавассор Деворакс высказал странную для меня мысль.

— Какую? — он был мягким и деликатным, как будто ловил неуловимую форель в холодной воде.

— Он сказал, что у каждого есть ужасная тайна, страшная, он сказал, что эта тайна всегда находится в спальне. Он подразумевал это. Всё звучит так отталкивающе, как будто любовь всегда заканчивается в отвратительной грязной комнате с нечистыми простынями.

— Это не так.

Она не слышала его.

— Скэммелл хватал меня, и тот человек, которого ты убил, тоже пытался. Потом этот преподобный Херви, и солдат в Тауэре. Она остановилась, тряся головой и снова ненавидя эти печати, потому что из-за них она стала такой уязвимой ко всему этому вожделению, отравляя этот летний день возле реки.

Тоби, преодолевая её нежелание, поднял её подбородок кверху.

— И ты думаешь, что мои родители считали это отвратительным?

— Нет, они другие, — она понимала, что это ребячество.

Он улыбался ей, качая головой.

— Это необязательно должно быть отвратительным.

— Откуда ты знаешь?

— Ты будешь меня слушать?

— Леди Кларисса Уорлейк?

— Нет, — засмеялся он. — Ну, ты будешь меня слушать?

— А кто?

— Смолевка! — он напугал её внезапной суровостью. — Послушай! Как, ты полагаешь, люди находят себе жён, мужей и любимых в Лазене?

— Я не знаю.

Она была несчастна из-за тени внутри себя, инфантильной из-за невежества, испуганной из-за пятна на безукоризненном небе.

— Помнишь, мы говорили о Первомае? И об уборке хлеба? Когда молодые и не очень молодые люди уходят в лес на всю ночь. Это не ужасно! Если бы это было так, почему люди с нетерпением этого ждут? — он улыбнулся. — Это может быть некомфортно, если пойдет дождь, но не отвратительно. По меньшей мере, третья часть всех свадеб начинается таким образом, и церковь не возражает. Это называется любовью, люди празднуют это. Это не портится.

— У меня никогда не было Первомая, — она глядела на траву, а теперь обвиняюще посмотрела ему в глаза. — А у тебя был.

— Конечно, у меня был! Что же ты полагаешь, я должен делать? Сидеть дома и читать Библию, решая, кто из моих соседей грешник?

Его возмущение невольно вызвало у неё улыбку. Она покачала головой, все ещё беспокоясь.

— Мне жаль, Тоби, мне очень жаль. Ты не должен жениться на мне. Я простая пуританская девушка и ничего не знаю.

Он засмеялся и коснулся её щеки.

— Я рад, что ты пуританская девушка.

— Почему?

— Потому что никто не поймал тебя в первомайскую ночь или в собранный стог.

Она улыбнулась, все ещё несчастная.

— А ты поймал несколько, правда? И меня поймал, когда я плавала, — она покачала головой. — Если бы я знала, что ты меня видел…

— Ты бы умерла?

— Я бы смутилась.

— Бедняжка Смолевка, — он улыбнулся. — Когда ты последний раз плавала?

— В прошлом году, — она пожала плечами. — В тот день, когда тебя встретила.

Она так часто вспоминала об этом в Тауэре, о тех моментах, которые украла у реки, о солнце на своём теле, о воде, такой чистой вокруг неё.

Тоби поднялся с колен.

— Я пошёл плавать.

— Ты не можешь.

— Почему это не могу?

Она пожала плечами, промолчав. Потому, подумала она, он будет раздеваться, а ей страшно. Это страх вложил в неё Преданный-До-Смерти Херви, страх её собственного тела, других тел, и она страшилась этого приближающегося момента, свадебной ночи. Инстинктивно она понимала, что Тоби привел её сюда, чтобы изгнать из неё этот ужас.

Он усмехнулся.

— А тебе жарко.

— Нет, не жарко.

— Тебе жарко, мне жарко и я иду плавать.

Он встал, отошел в сторону и разделся. Она не смотрела на него. Она смотрела вдаль за реку, туда, где в жаре переливалось ячменное поле, и среди колосьев краснели пятнами маки. Она вела себя глупо, понимала, но не могла себя контролировать.

Тоби вбежал в воду, белые брызги очёртили его фигуру, и бросился в центр реки. Он рычал от восторга, брызгая сверкающими фонтанами воды, и затем встал в центре реки, вода доходила ему до груди, стряхиул воду с лица.

— Замечательно. Иди сюда.

— Вода слишком холодная.

— Тебе же жарко.

Она увидела темное пятно у него на плече, изуродованный сустав.

— А перчатку снял?

— Иди и проверь, — он улыбнулся ей, затем поплыл вниз по течению, пока не скрылся с глаз за огромными зарослями крапивы. Она услышала его сильный голос. — Теперь ты можешь войти. Я не вижу тебя.

— В прошлом году ты говорил тоже самое!

Он засмеялся и затих.

Ей было жарко. Платье прилипало, кожа зудела. Воздух дрожал над ячменем, солнце ярко светило на маках и васильках.

Ей хотелось поплавать. Она помнила это удовольствие, это освобождение души от темноты, и хотела ощутить, как вода омывает её тело, как будто чистая прохладная вода может смыть осквернение от рук Преданного-До-Смерти Херви. Она подождала, не скажет ли чего-нибудь Тоби, желая, чтобы он спросил её снова, но он молчал. Тогда она крикнула.