Мари-Бернадетт Дюпюи - Амелия. Сердце в изгнании

– В основном мы говорим об императрице, венском дворе и императорской семье, а также о том, какое образование лучше всего дать детям. Помимо этого Софи часто делится со мной воспоминаниями о раннем детстве.

Тетя Каролина с растерянным видом покачала головой:

– Когда племянник узнает, что я проболталась, я получу от него нагоняй.

– Он не узнает об этом, – с улыбкой ответила Амелия.

– Вы очаровательны! На чем я остановилась? Ах да, я спасла Эдмона от верной гибели. Он не переносил молока своей кормилицы. Я поила его козьим молоком с медом. Покойный маркиз, мой брат, который считал, что ребенок обречен, пришел в восторг. Поэтому и доверил мне своего единственного наследника, которого я воспитывала, пока ему не исполнилось шесть лет. Я горжусь тем, что из него вырос настоящий мужчина: добрый, рассудительный…

– Да, маркиз – замечательный человек… Главным образом я ценю в нем его простоту и доброжелательность.

Амелия склонилась над вязанием, чтобы тетя Каролина не заметила, как ее щеки внезапно залились краской. «Да что на меня нашло?» – с недовольством подумала она.

Тетя Каролина слабо улыбнулась и, снова взявшись за работу, продолжила свою мысль:

– Да, жаль, что Софи с Эдмоном не могут иметь ребенка: они бы заботились о нем, нежно его любили. Кому достанется поместье? Не поймите неправильно, Амелия, но я думаю, моего племянника глубоко трогает то, что вы буквально расцвели в ожидании ребенка… Ведь он так страдает оттого, что не может стать отцом.

– Мадам, прошу вас! – остановила ее молодая женщина. – Вы ставите меня в неловкое положение.

– Мне жаль, если это так, милая. Но что вы хотите? Я не привыкла выбирать выражений, а в моем возрасте люди уже не меняются. Но я всего лишь говорю правду. Эдмон не раз признавался мне в том, что при виде беременной женщины испытывает волнение, и его поступки это подтверждают. Когда он узнаёт, что супруга кого-то из фермеров или даже простая служанка ждет ребенка, он выплачивает будущей матери денежное вознаграждение, достаточное для того, чтобы купить приданое. А когда ребенок рождается, он преподносит родителям бочонок вина и фуа-гра.

Амелия молча кивнула, размышляя о том, что она только что услышала и что, возможно, могло послужить объяснением странному поведению маркиза.

«Моя беременность волнует его, внушает нежные чувства ко мне, – подумала она. – Когда ребенок родится, все изменится, если, конечно, он ко мне что-то испытывает. И все же он написал императрице с одной-единственной целью: выделить мне хоть немного места в жизни моего ребенка».

Голос тети Каролины заставил ее вздрогнуть:

– Как насчет послеобеденной прогулки? Немного посвежело. Вам необходимы частые прогулки: это очень полезно в вашем положении, милая.

– С удовольствием пройдусь, мадам.

– О боже! Милая моя, не могли бы вы называть меня Каролиной? – со вздохом произнесла пожилая дама. – Или Нани… Такое прозвище дал мне Эдмон, когда был маленьким мальчиком. «Нани» звучит более непринужденно. Нам ведь предстоит общаться несколько дней. Ну и, похоже, в скором времени вы станете частью нашей семьи.

Амелия широко открыла свои прекрасные темные глаза и, потрясенная, уставилась на Каролину.

– Да-да, я не умею держать язык за зубами… Я все знаю, милая. Эдмон рассказал мне позавчера, когда мы ехали сюда. Он счел необходимым сообщить мне о положении дел – о том, что было, что есть и что будет. Он вкратце поведал мне вашу печальную историю, рассказал о своем намерении усыновить вашего ребенка и о роли, которую сыграла в этом императрица – она ведь согласилась с этим. Мне также известно, что Эдмон рассчитывает убедить Софи оставить вас в поместье. Замечу, что маркиза твердо намерена как можно скорее отправить вас обратно ко двору.

Амелию возмутила ирония, которая улавливалась в последних словах Каролины.

– Мы с Софи приняли это решение вместе! – сказала она. – И это разумно. Почему бы я, согласившись на условия усыновления, стала оставаться в поместье?

– А почему вы говорите об этом в сослагательном наклонении, Амелия?

– Я не хочу вам лгать: императрица больше не настаивает на моем возвращении в Вену. Она полагает, что я должна обосноваться в Шаранте. Ее величество поддерживает маркиза, который написал ей об этом в письме.

Смущенная, тетя Каролина не нашлась, что на это сказать. Однако ее веселый нрав одержал верх, и она решила сменить тему разговора:

– Впрочем, я предпочитаю не вмешиваться в эту неразбериху. Пойду-ка я загляну в кухню, посмотрю, что готовят нам на обед. Поскольку мы остались без экономки, которая выполняет свои обязанности в поместье с тех пор, как Эдмон с Софи поженились, нам придется присматривать за слугами. Ну же, Амелия, улыбнитесь, не стоит сердиться! По крайней мере, теперь все прояснилось.

Покоренная лукавым выражением лица пожилой дамы, Амелия сдалась:

– Да, Нани, и, откровенно говоря, мне стало легче от того, что вы знаете всю правду.

Дни проходили быстро. Тетя Каролина ложилась рано, и Амелия, изнуренная неослабевающей жарой, следовала ее примеру. Энергичной Нани быстро удалось добиться расположения молодой женщины: за вязанием, во время их бесед с глазу на глаз и прогулок в парке, которые они совершали ранним утром или с наступлением темноты, когда немного свежело.

Мало-помалу Амелия доверилась Каролине и стала описывать ей свою жизнь при императорском дворе, рассказывала о своем безрадостном детстве в монастырском пансионате, где были установлены чрезвычайно строгие правила.

– Мой отец был человеком честным. Он не открывал свое сердце и стеснялся выражать чувства, будучи прежде всего солдатом императора, – призналась однажды она. – Он так и не оправился после преждевременной смерти мамы и отказывался жениться во второй раз. Пожалуй, в отношении меня у него была лишь одна мысль: воспитать меня должным образом. А я нарушила кодекс чести, который для него был непреложным. Когда я поняла, что забеременела от Карла, я испытала жуткий стыд и впала в отчаяние. Я повторяла себе, что отец, даже будучи мертвым, знает о моем проступке и проклинает меня.

– Конечно же нет! – воскликнула Каролина. – Человек, которого призывает к себе Господь, несомненно, прощает все обиды, дорогое мое дитя. Вы стали жертвой судьбы…

В то утро, когда женщины вновь заговорили о радостях и печалях императрицы Австрии, Амелия принялась рассказывать о крестинах маленькой эрцгерцогини Елизаветы Марии, дочери принца Рудольфа и Стефании Бельгийской, а также о празднествах, которые последовали за этим счастливым событием.

– Мне тогда было семнадцать, – продолжала рассказывать Амелия. – Отец был еще жив, но тяжело болел. В связи с этим у него возникло намерение добиться того, чтобы ее величество взяла меня на службу. После всех этих безрадостных лет, проведенных в монастыре, я чувствовала, что нахожусь на пороге новой жизни. Отец сделал все для того, чтобы я была красивой, элегантной, чтобы я привлекла внимание императрицы. На мне были великолепное платье из голубого шелка, украшения из позолоченного сутажа – они достались мне от матери. Я была очень взволнована и, конечно же, пришла в восторг – ведь я была на пороге блаженства…