Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

Маркус давно не вспоминал о том далеком времени – старался не вспоминать, и ему это удавалось. Однако сейчас он позволил себе осторожно прикоснуться к тем все еще болезненным воспоминаниям, потому что не хотел, чтобы Роуз пришлось, как и ему в детстве, страдать от одиночества. С каких это пор он сделался таким сентиментальным? Герцог покачал головой и глотнул вина.

Маркус ни на мгновение не упускал мисс Лили из виду. Он подмечал малейшие изменения в ее лице, пытаясь угадать, что она чувствует в каждую минуту и о чем думает. Он всегда знал, с кем она говорит и о чем. Будь на то его воля – а, строго говоря, он был волен поступить так, как хочется, – он бы провел этот вечер так же, как провел вчерашний: наедине с мисс Лили. Он бы дразнил ее, как вчера, заставляя ее краснеть и любуясь ее румянцем. Он бы подбивал ее на дерзость и наслаждался ее остроумными ремарками, колючими и особенно ценными своей разоблачительной спонтанностью.

Но если бы Маркус, пусть даже под благовидным предлогом, выпроводил Смитфилда и компанию за дверь, как после этого смог бы он убедить высшее общество в его искреннем желании стать одним из них?

Не то чтобы он искренне этого желал. Но ради Роуз он готов был идти против своих желаний. Ему ни к чему уважение и любовь тех, кого он ни в грош не ставит, но его дочери с таким серьезным изъяном в биографии нельзя плыть против течения. Она должна стать своей для тех, кто по негласным законам света может казнить и миловать. И сделать ее равноправным членом высшего общества под силу только одному человеку – ему, герцогу Резерфорду, ее отцу, выше которого в табели о рангах только ближайшие родственники королевы Англии.

И, черт возьми, он своего добьется! А что означает, что отныне и впредь «черт возьми» он может произносить только про себя.

– Что вы думаете, ваша светлость? – Голос мисс Блейк напоминал ему треньканье колокольчика – вроде того в Розовой комнате для вызова прислуги. Если бы кудрявые облака умели говорить, то они говорили бы голосом мисс Блейк.

Маркус не был любителем ни розовых колокольчиков, ни кудрявых облаков.

– О чем именно?

Маркус скорее почувствовал, чем увидел, что мисс Лили неодобрительно нахмурилась. И он, как примерный ученик, поспешил исправиться.

– По какому вопросу вас интересует мое мнение, мисс Блейк? – повторил свой вопрос Маркус, отредактировав не только содержание высказывания, но и интонацию.

– Действительно ли погода улучшилась с того дня, как королева вышла замуж или это плод моего воображения?

Что ей на это сказать? Что он не ведет дневник наблюдений за погодой или за королевой? И при этом, если верить мисс Лили, именно такие, лишенные какого-либо смысла, беседы и принято вести в приличном обществе.

– Мне трудно ответить на ваш вопрос, мисс Блейк.

Мисс Блейк улыбнулась ему с самой искренней благодарностью, чем поставила Маркуса в тупик. Похоже, он случайно попал в яблочко. Если все юные леди из приличного общества только так и способны общаться с лицом противоположного пола, то придется ему искать глухонемую жену. Лучше уж никак, чем так. Но нужна ли Роуз глухонемая мачеха? Возможно, он просто чего-то недопонимает. Как бы там ни было, сдаваться пока рано.

Ему нужна жена. Жена, которая будет учить его дочь премудростям светской беседы о погоде и обо всем прочем, что не входило в его, Маркуса, образовательную программу. Допустим, какое-то время Роуз может обойтись и без материнских наставлений, тем более что у нее имеется самая лучшая на свете гувернантка. Но гувернантка не сможет вывести Роуз в свет; у гувернантки нет нужных связей. Как ни печально, он не может затягивать с выбором супруги. Потому что чем раньше он подготовит общество к необходимости принять его побочную дочь как родную, тем лучше для Роуз. И когда девочка растет в полной семье, о том, что его супруга не родная мать его ребенку, легко забыть.

Итак, выйти на охоту все равно придется. Но перед выходом надо хорошенько подготовиться. Так что ему мешает начать практиковаться в светском общении прямо сейчас? Маркус решил взять быка за рога.

– Скажите мне, мисс Блейк, где вы успели побывать с тех пор, как приехали в Лондон?

По авторитетному мнению мисс Лили, о светских раутах можно говорить без опаски.

Главное в искусстве светской беседы – это не умереть от скуки – по его, Маркуса, авторитетному мнению.

– Где я только не побывала! И везде было чудно, чудно! – восторженно трещала мисс Блейк. – Я очень люблю танцевать, хотя разговаривать я тоже люблю. Мне трудно решить, что мне нравится больше.

Маркус кивнул с умным видом, словно услышал нечто для себя ценное. Он видел, как Смитфилд наклонился и что-то шепнул Лили на ухо, и когда она улыбнулась в ответ, Маркусу захотелось отправить своего нового лучшего друга в нокаут.

Но идти на поводу у своих желаний Маркус не мог. Во-первых, руки его были заняты: в правой он держал ложку, которой ел суп, а в левой – бокал с вином. Во-вторых, было бы невежливо набрасываться на своего нового лучшего друга с кулаками лишь потому, что тому улыбнулась некая леди.

– Ваша светлость, – своим обращением мистер Портер очень кстати отвлек Маркуса как от остывающего супа, так и от теплых улыбок гувернантки, адресованных, увы, не ему, а Смитфилду, – могу я поинтересоваться, что вы думаете по поводу Акта о трубочистах?

Маркус уже открыл рот, собираясь высказаться, но догадался прежде взглянуть на Лили в надежде на подсказку, и та незаметно покачала головой. Все правильно. В приличном обществе не принято говорить о политике, разве что…

– Я думаю, что заставлять детей работать в таких условиях – гадко и подло. И вообще, заставлять детей работать – омерзительно.

Маркус видел, что огорчил Лили, проигнорировав ее подсказку. Но если в приличном обществе нельзя высказывать свое мнение по таким действительно важным, острым и животрепещущим вопросам, то зачем оно ему, это приличное общество? К тому же разве не она – его гувернантка, – через раз называя его «вашей светлостью», настойчиво напоминает ему о том, что он – герцог, обладатель самого высокого дворянского титула после короля и королевы. А герцог, как известно, вправе безбоязненно высказывать свое мнение по любому вопросу, потому что его мнение – самое правильное уже в силу того, что он – герцог.

Рассуждения Маркуса содержали неустранимое внутреннее противоречие, и если бы у него была возможность, он бы непременно поделился с мисс Лили своими соображениями. Она бы оценила оксюморон и улыбнулась.

Но шутки в сторону: узаконенная эксплуатация детского труда аморальна, и он, Маркус, будучи герцогом, мог бы своим выступлением в палате лордов побудить прочих пэров королевства запретить подобную практику, приняв соответствующую поправку к Закону о труде. Все лучше, чем дремать во время заседаний, как это делал Маркус, когда изредка туда заглядывал.