Мадлен Эссе - Обрученные Венецией

Следующим местом для осмотра стала постель служанки, и, словно предчувствуя верное направление поисков, Адриано в порыве чувств не постеснялся даже поднять матрац. Но здесь оказалось пусто, как и везде.

Уже почти осознав низменность своего напрасного поступка, Адриано хотел было покинуть владения горничной, как его взгляд упал на стоящий возле него горшок, наполненный морскими камнями, в которые была воткнута декоративная лилия, очевидно, созданная руками Урсулы. Словно по велению внутреннего голоса, он взял горшок и просто перевернул его. Внезапно нечто звенящее и увесистое упало на пол, и сенатор пригнулся, заинтересованно присматриваясь.

На полу лежал кошелек с довольно увесистым достатком из золотых монет, которые Адриано обнаружил, раскрыв его.

– Когда это Урсула умудрилась так разбогатеть? – пробубнил себе под нос он.

Однако, как оказалось, доходы служанки включали в себя не только золото. Среди денег сенатор также обнаружил украшение. Изумившись находке, Адриано поднес к свету, чтобы рассмотреть ее. Каково же было его удивление, когда он с ужасом заметил, что это изумрудный браслет, входивший в комплект с серьгами, заказанными им для Каролины, которые ему суждено было найти у покушавшегося на его жизнь убийцы. Адриан о со страхом закрыл глаза, представляя себе объяснение этого загадочного момента. В этот самый миг из-за спины послышался стук туфель, и он обернулся, когда в комнату вошла сама Урсула.

– О-ох, сенатор, – с неловкой улыбкой произнесла она и присела в реверансе, – вы, очевидно, обыскались меня. Прошу простить…

Но тут Адриано повернулся к ней лицом, на котором читалось застывшее изумление, перерастающее в кроваво-багровый гнев. Его пульсирующие виски сдавила боль, которая, как ему казалось, была способна разнести его голову на мелкие кусочки. В его руках Урсула заметила злополучное украшение. Она испуганно огляделась по сторонам и заметила, что ее вещи перерыты. А находка в руках сенатора заставила ее попятиться к дверям. Но Адриано успел настигнуть ее в проеме и, больно сжав худые руки, озлобленно посмотрел в глаза перепуганной служанке.

– Откуда у тебя этот браслет? – спросил он, стиснув зубы, до боли сжимая ее кисти.

– Я не знаю, синьор! – отчаянно кричала она, пытаясь вырваться. – Должно быть, его кто-то мне подкинул!

– Я хочу предупредить тебя, Урсула, – горячо дыша, он приблизил свои губы к ее уху, едва сдерживая себя, чтобы не сдавить ее до хруста костей, – что когда мне лгут, я становлюсь безжалостен. В последний раз я задаю тебе вопрос: откуда у тебя этот смарагдовый браслет?

Урсула почему-то смолкла, из ее покрасневших глаз ручьем потекли слезы, и Адриано с ужасом понял, что она знает гораздо больше, чем он может себе предположить. Он откинул ее, вышел в коридор и подошел к стене, на которой висел хлыст, являющийся показательным примером того, что ждет прислугу в случае грубого неповиновения.

Увидев сенатора, готовящегося ударить ее, Урсула бросилась бежать, хоть и в тесной комнате скрыться было невозможно, но сильная боль, обжигающая ее спину, словно поделила ее пополам. Служанка упала и ползком забилась в угол, поливая свои руки непрестанными слезами.

– Отвечай, негодяйка! – воскликнул сенатор и ударил хлыстом во второй раз.

Та заходилась воем, закрывая лицо своими руками.

– Я ни в чем не виновна, синьор! – воскликнула она.

Адриано ударил ее третий раз

– Отвечай, иначе забью до смерти! – заорал он так, что прислуга на лестничной площадке, не решавшаяся подняться, испуганно вздрогнула в унисон. – Откуда у тебя этот браслет?

– Будь она проклята! – внезапно закричала Урсула, чем повергла сенатора в еще больший шок. – Будь проклята самозванка Диакометти, которая окрутила вас, уничтожив ваш разум!

От возмущения и негодования, выросших одновременно в его сердце, Адриано на какой-то момент замер!

– Да, это я украла браслет и серьги! Первое мне захотелось оставить себе за честную службу, которую я вам несла. А второе нужно было… – она запнулась, – для дела…

– Честную службу?.. – сенатор задыхался от гнева, всем сердцем желая забить Урсулу ногами, словно подзаборную рвань. – Для дела?..

Адриано прекрасно понимал, что сама она никогда не справилась бы. Он подошел ближе к Урсуле и, схватив ее за руки, влепил ей весомую и довольно сильную оплеуху. Сдавив руками ее горло, при этом пытаясь контролировать собственную силу, он придвинул мерзавку ближе к себе и, дыша ей в лицо горячим, словно огненным воздухом, озлобленно процедил:

– Кто?

Та проглотила слезы и, предчувствуя, что сенатор действительно может удушить ее, прохрипела:

– Маргарита…

Он отбросил Урсулу, словно полудохлого котенка, и та упала на пол, больно ударившись подбородком.

– Бернардо! – воскликнул он, и дворецкий тут же подскочил к нему, почтительно раскланиваясь. – Продать в рабство! – процедил сенатор, но тут же предупредительно добавил: – Имей в виду, я проверю!

Но пройдя несколько шагов к двери, он вернулся.

– Погоди, Бернардо! Стража!

К нему подоспели двое стражников, как обычно дежуривших на этаже.

– Возьмите под арест эту особу! Она мне еще пригодится здесь! И далее следуйте за мной!

Он сел в гондолу, на ходу скомандовав:

– В палаццо Дожа!

Гондольер послушно оттолкнулся, испуганно глядя на сенатора. Адриано, едва не задыхаясь от злобы, добавил:

– Как стрела!

Можно ли плыть со скоростью на этой чертовой гондоле, тогда как тут нужен летающий конь? Адриано нетерпеливо покачивался, оглядываясь на следовавшую за ним лодку с арестованной Урсулой.

Его сердце пылало ненавистью и жаждой возмездия за глупость, которую он совершил. Его принудили… Да нет же, он сам принимал решение! И, слава Богу, что оно еще не повлекло за собой ряд других неутешительных последствий, еще более серьезных, чем заточение Каролины в монастыре.

Что он сделает с проклятой куртизанкой? Сначала он явно увидел перед собой ее побагровевшее лицо, задыхающееся под давлением его рук. Но тут же откинул эту безумную идею. Ему еще надобно увидеться с Каролиной! Адриано глубоко вздохнул и постарался совладать с собой. Если он жаждет покарать всех виновных, он обязан сохранять наиболее ясный ум, который только может быть у него. Убийством собственными руками он ничего не добьется, кроме как собственного узничества.

Обвинить любимую супругу в предательстве… Он понуро склонил голову, обхватив ее руками.

– Мне нет прощения, – сам себе пробормотал Адриано.

И если она не простит его, он прекрасно поймет ее поступок. Так бездушно закрыть ее в монастыре… И обвинить в попытке убить его… Разрушить все то святое, что их связывало… И только волей Всевышнего он не сдал ее под стражу! Господи, да что же это такое? Как он мог позволить себе быть настолько глупым, окрученным клеветой и ложью, которую плели вокруг него враги, пока он потерял присущую ему бдительность?