Джейн Джонсон - Жена султана

— Ты что, держал меня за дуру, думал, что я приму какое-то шарлатанское зелье, которое ты купил по случаю? Голову бы с тебя за это снять, евнух! Может быть, и сниму. А теперь верни мне золото и драгоценности, которые я тебе доверила, чтобы заплатить за эликсир, и я оставлю тебя в живых. Хотя бы до завтра.

Ох. Неловко замявшись, я обещаю, что принесу все на следующий день, хотя золото давно потрачено.

— Сейчас же! — верещит Зидана.

— Боюсь, наши пожитки еще не сняли с мулов, — отваживаюсь я, отчаянно пытаясь выиграть время.

Она бьет меня посохом, но, по счастью, ударить по-настоящему у нее нет сил.

— Ты что, считаешь меня такой же безмозглой, как ты сам? Кто оставит золото и драгоценности в мешках, притороченных к седлу мула? Иди и принеси их сейчас же. Макарим пойдет с тобой. Если не вернешься к полудню, пошлю за тобой стражу.

Макарим и я выходим через железные ворота и идем по дворцовым коридорам; оба мы подавлены. Я какое-то время гадаю, не одолжит ли мне бен Хаду денег, чтобы расплатиться с Зиданой; потом прихожу к выводу, что не одолжит. А кто тогда? В голове у меня ни единой мысли. Потом Макарим нарушает молчание, спрашивая с испуганным лицом:

— Что это было за зелье? Я умру?

— Думаю, да, — мрачно говорю я.

Она останавливается и смотрит на меня круглыми глазами.

— Это был яд?

Я едва не смеюсь при виде того, в каком она ужасе. Пусть так и думает, решаю я, вспоминая ее злобный заговор, боль, которую она причинила Элис. И ничего не говорю.

Макарим обхватывает себя руками и дрожит.

— В последние месяцы кругом было столько смертей. — Лицо ее искажается, на глазах слезы. — Я не хочу умирать…

— Столько смертей? — Сердце мое сжимает ледяная рука. — Ты о чем?

— Кровавый понос. Столько народу умерло.

— Элис?

Голос у меня такой хриплый, что я едва могу выговорить ее имя.

Макарим смотрит на меня, сощурившись, потом кивает:

— Да, она была одной из первых.

Меня бросает в жар, потом в холод и начинает трясти как в лихорадке. Кровь так громко стучит у меня в ушах, что я не слышу, что еще говорит Макарим, но прислоняюсь к стене и съезжаю по ней, пока не оказываюсь на земле.

Макарим смотрит на меня с любопытством.

— Тебе нехорошо, Нус-Нус?

На ее губах играет улыбочка: пусть смерть, возможно, и распростерла над нею крылья, Макарим нравится происходящее.

Слов у меня нет, я смотрю на нее, ничего не понимая, застыв на месте, хотя день жаркий. Кажется, говорить больше нечего; и делать нечего. Зидана велит отрубить мне голову, и это не имеет значения. Я исполнил свою роль. Увез Момо туда, где у него будет новая жизнь, подальше от губительных обычаев здешних мест. Я склоняю голову.

Казалось бы, ничто не может вторгнуться в охватившую меня безнадежность, но я невольно замечаю цепочку муравьев, вьющуюся по коридору. Они бегут из трещины между узорными изразцами зеллидж в далекий дворик, и каждый несет зернышко риса или хлебную крошку. Я смотрю, как они шагают мимо, крохотные существа, живущие своей маленькой жизнью, несмотря на то что огромные строения, рожденные мечтой безумного султана, делают их совсем ничтожными. Я гляжу на них, словно в забытьи, из которого меня резко выдергивают.

— Нус-Нус! Ты должен идти со мной!

Абид, мальчик-невольник, прислуживающий султану.

— Я тебя везде ищу, — задыхаясь, говорит он.

— Никуда он не пойдет, — заявляет Макарим, бросая на мальчика гневный взгляд. — Ему дала поручение императрица.

Абид сердито смотрит на нее.

— Мулай Исмаил требует, чтобы он немедленно явился в зал собраний.

Так тому и быть: даже Зидана не смеет перечить императору. Когда я поднимаюсь на ноги, Макарим тянет меня за рукав:

— Там был яд? Скажи мне правду.

Я таращусь на нее, не понимая, о чем речь. Потом качаю головой:

— Совсем наоборот.

— Я не умру?

— Уверен, ты нас всех переживешь.

Воспряв духом, она тут же снова начинает болтать:

— Тогда быстрее отдай мне деньги, я отнесу их Зидане и спасу наши шкуры.

Я гляжу на нее, словно она несет чушь.

— Нет у меня денег. И драгоценностей тоже. Ничего нет. Если она пожелает снять с меня за это голову, пусть ее. Какое мне дело? Можешь так и сказать своей хозяйке.

Потом я следую за абидом по коридору в свою комнату за записями и отправляюсь в зал собраний.

Там уже собралась толпа министров и кади. Среди них и новый визирь: сухопарый рябой человек, держащийся подобострастно. На нем простой халат и совсем нет украшений, он во всем кажется полной противоположностью Абдельазиза. Султан сидит на троне, двое слуг обмахивают его огромными опахалами из страусовых перьев, создавая прохладу. Если он и узнает меня, когда я поднимаюсь после поклона, то никак этого не показывает: его взгляд скользит по мне без интереса. У его ног сидит Азиз, с занесенным над листом тростниковым пером и подставкой для письма на коленях. Мгновение спустя входит бен Хаду и, быстро взглянув на мои записи, приступает к очень подробному отчету о нашем пребывании в Лондоне. Первым делом речь, разумеется, заходит о договоре; но Исмаил раздраженно машет на посла рукой, когда тот начинает перечислять условия.

— С тех пор как вы уехали обсуждать договор, изменились обстоятельства — если ты не слышал. Мы изгнали неверных из Мамуры, так что у нас теперь есть другой порт. Испанцы оставили несколько превосходных пушек: они, те английские орудия, что вы привезли, и подаренные нам английским королем мушкеты и порох дают нам основания требовать пересмотра условий. Я буду настаивать, чтобы король Карл прислал ко мне еще одного посла.

При мысли об этом он радостно потирает руки.

Смятение на лице бен Хаду было бы смешным, если бы я мог смеяться. Но я без всякого интереса наблюдаю, как он кланяется и сворачивает мои пространные записи в тугой свиток. Судя по его движениям, он бы с радостью разорвал их в клочья и швырнул монарху в лицо. Но он слишком осторожен, чтобы так поступить, наш Медник. Когда он поднимает голову, на лице у него ничего не отражается. Он кратко отвечает на вопросы султана о жизни при дворе — о короле, его дворце и владениях, — тщательно преуменьшая их великолепие. Уайт-Холл, говорит он Исмаилу, представляет собой путаницу увешанных траченными молью коврами и паутиной с пауками коридоров, соединяющих огромные пустые залы, где тощие придворные Карла пересыпаются, как семечки в тыкве.

— Некоторым частям дворца много веков, а новые пристройки добавлялись с годами по моде того времени. Ему не хватает величия и соразмерности твоего блистательного создания, повелитель.

Исмаилу приятно это слышать. Он подается вперед.

— А какие у него жены?

— По христианским законам он может иметь только одну. Королева Катарина похожа на мышку, а зубы у нее как у кролика. К несчастью, в отличие от кроликов, плодовитости она лишена.