Кэтрин Уэбб - Опускается ночь

Федерико Мандзо с силой колотит в дверь.

– Этторе Тарано! – громко выкрикивает он.

Этторе сдерживает дыхание, коза снова издает гнусавое блеяние.

Он слышит, как со скрипом отворяется дверь и Паола произносит: «Что вы делаете…» – прежде чем ее под локоть выводят по ступенькам во двор и пихают к ожидающим мужчинам.

– Держите ее и не сводите глаз с этой суки, это опасная стерва, – говорит Федерико и ухмыляется, глядя на искаженное яростью лицо Паолы. – Она наверняка прячет нож у себя между ног и, судя по тому, что я слышал, не замедлит пустить его в ход. Где твой братец?

– На ферме своего дяди, уже две недели. И тебе это должно быть известно, – произносит она холодно.

– Мне кажется, ты лжешь. – Федерико улыбается и идет в комнату.

– Там нет никого, кроме ребенка и моего больного отца! Оставь их в покое!

– Закрой рот, – сурово велит один из мужчин. – Или ты хочешь неприятностей? Мы уйдем, как только проверим. Тебе нечего бояться за свою добродетель, если она у тебя есть. Я предпочитаю женщин с сиськами, – говорит он, расплываясь в улыбке, и его товарищи смеются. Один из них протягивает руку и хватает Паолу за грудь, заставляя ее вздрогнуть.

– Да у меня самого титьки больше! – сообщает он, вызывая новый взрыв смеха.

Из комнаты доносится шум и приглушенный вскрик, затем раздается плач Якопо. Паола бросается вперед, но ее крепко держат.

– Якопо! Только тронь его, и я тебя прикончу! Я убью тебя! – кричит она.

Этторе тоже не может совладать с дыханием, все его тело сотрясается от прилива адреналина; он мысленно умоляет Паолу не терять спокойствия. Ему слышно, что происходит, но не видно, Федерико говорит с верхней ступеньки лестницы, и по громкому плачу Якопо становится понятно, что он вынес ребенка из дома. Дрожь ужаса пробегает по телу Этторе.

– Ну и дыра. Неудивительно, что твоему братцу так нравится в массерии. Говори, где он, – рявкает Федерико.

– Не тронь его! Не тронь моего ребенка, ты, сукин сын!

– Скажи, где твой брат, или я брошу его на эти ступени.

– Он в массерии! Если нет, я не знаю, где он! Я не видела его с тех пор, как он туда отправился. Отдай мне ребенка! Отдай его мне!

Федерико медленно спускается по лестнице, и Этторе видит, что тот нежно укачивает ребенка на согнутой руке, подходя к Паоле, которую мужчины держат под руки с двух сторон. Федерико улыбается при виде смешанного чувства ужаса и надежды на ее лице.

– Дай его мне, – снова повторяет она.

Федерико смотрит на нее, склонив голову набок.

– Красивый малыш. Ты, должно быть, гордишься им, – обращается он к ней по-дружески. Затем вздыхает, вытаскивает один из пистолетов и приставляет к голове ребенка.

– Нет! – выкрикивает Паола. – Нет! Нет!

Этторе не может пошевелиться, дыхание замирает у него в груди. Вставай. Вставай , приказывает он своему телу, но оно ему не повинуется. Эти люди намереваются убить его, это совершенно ясно. Никто не будет приставлять пистолет к голове ребенка ради того, чтобы кого-то арестовать или избить. Он не сделает этого, Паола , мысленно уверяет он ее. Он не сделает этого: Якопо – внучатый племянник Леандро .

– Где он, Паола? Мне известно, что сегодня он поехал в Джою, – говорит Федерико.

Паола с немым ужасом смотрит на сына и наведенное на него дуло. Она качает головой.

– Я… я не знаю, – произносит она почти шепотом.

Этторе закрывает глаза от внезапно накатившей на него муки. Он знает теперь, что нет на свете человека храбрее его сестры. Федерико смотрит на нее еще несколько мгновений, затем пожимает плечами и убирает пистолет:

– Видимо, и правда не знаешь. Должно быть, отсиживается на ферме – и правильно делает, если у него есть мозги. Здесь его нет. Во всяком случае, сейчас. – Он кивает своим людям, и они отпускают ее.

Она хватает Якопо из небрежных рук Федерико и начинает укачивать его, пока они уходят со двора.

– До скорого, шлюха, – говорит, проходя мимо, тот, который хватал ее за грудь. – Я, может, еще наведаюсь к тебе.

Но Паола, не обращая на него внимания, укачивает сына, прижав губы ко лбу ребенка. Некоторое время слышен лишь плач Якопо, и Этторе думает, сможет ли он набраться мужества, чтобы выбраться из зловонного и грязного стойла. Сможет ли он хоть когда-нибудь оправиться от стыда.

Через некоторое время Паола идет внутрь, не глядя на ворота. Этторе не двигается до тех пор, пока не слышит, как она зовет его на помощь, и тогда он выбирается наружу, пропахший хлевом, снедаемый ненавистью, чтобы помочь ей поднять с пола Валерио.

– Паола… – произносит он, но ему нечего сказать.

– Возвращайся в массерию, Этторе. Ты слышал его – там ты в безопасности, – говорит она, укрывая Валерио одеялом и прикладывая руку к его пылающему лбу.

– Я не могу вернуться сегодня – мне не на чем. Анна, наверное, уехала, как только начались беспорядки. Паола, послушай, он… он не может тронуть Якопо. Леандро его хозяин…

– Я знаю. Я знала это – вот почему я молчала. – В ее голосе звучит ужасная усталость. – Что же это такое, Этторе? Слуги нашего родного дяди приходят сюда и угрожают нам. Он бы убил тебя. Почему? Ты его чем-то разозлил? Что все это значит?

Внезапно слезы наворачиваются ей на глаза, первый раз с тех пор, как погиб Давид, отец Якопо, Этторе видит ее плачущей. Он не может этого вынести, обнимает сестру, кладет подбородок ей на макушку, и она не отталкивает его, что случалось не часто. Дрожь сотрясает ее тело.

– Не знаю, – говорит он. – Я не знаю, что это значит. Но я выясню.

Паола отстраняется, вытирает глаза.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Они могут следить, они могут вернуться и обыскать все снова. Иди к Пино и Луне.

– Им известно, что Пино мой друг. – Качает головой Этторе.

– Тогда иди к Джанни и Бенедетто, иди к семье Ливии. Не задерживайся здесь.

– Хорошо. – Он отдает ей деньги, которые у него были, и она молча берет их. – Паола, – произносит он, сжимая ее руку с деньгами. Ему трудно говорить. – У тебя сердце львицы. Ты в два раза храбрее меня.

В городе повсюду неспокойно, тут и там случаются стычки. Улицы патрулируют несколько фашистских отрядов, трудовой люд Джои тоже сбился в кучки, их больше, но они слабы и безоружны. Фашисты атакуют профсоюзные здания и дома известных агитаторов, а рабочие громят полицейские участки, муниципалитет и новые штаб-квартиры фашистской партии. Мать Ливии, Бьянка, открывает дверь, на ее лице – страх, при виде Этторе она щурится. Со смерти дочери она держится с ним отстраненно и холодно. Возможно, она винит его в том, что он не уберег Ливию, и он это принимает. Он и сам не может себя простить, а теперь к этому прибавилось еще одно прегрешение – новая возлюбленная. Ему кажется, что Бьянка почувствует это, догадается о появлении в его жизни другой женщины. А может, из-за того, что Ливия подверглась насилию, ненависть Бьянки перекинулась на всех мужчин, смотревших на ее дочь с вожделением. На всех, кто испытывал к ней влечение.