Барбара Вуд - Огонь души

— Ты что-то скрыла от меня? — не отставала Ульрика.

Селена кивнула.

— Тогда скажи мне это сейчас.

Селена снова повернулась к дочери. В ее глазах отражалась боль.

— Я должна была уже давно сказать тебе об этом, — шептала она. — Я и хотела, когда ты была еще маленькой, но я думаю, что не смогла бы тебе это правильно объяснить, но я всегда собиралась… а потом Рани все время подталкивала меня сказать тебе. Но я так и не смогла найти подходящего момента.

Селена посмотрела Ульрике прямо в глаза:

— Ульрика, я рассказывала тебе, что твой отец погиб на охоте еще до твоего рождения. Это была ложь. Он уехал из Персии. Он вернулся в Германию.

Ульрика смотрела на нее.

— Он жив? Он вернулся в Германию?

— По моему настоянию. Мы совсем недолго пробыли в Персии, как услышали, что Гай Ватиний был там до нас. Нам сказали, что он на пути в Германию. Я настояла, чтобы твой отец отправился в путь, вслед за ним, а я осталась в Персии.

— И он уехал? Хотя и знал, что ты беременна?

— Нет. Он не знал. Я ему не сказала.

— Почему?

— Я знала, что тогда он останется. Потому что я знала — после рождения ребенка он никогда не вернется в Германию. Я не имела права вторгаться в его жизнь, Ульрика.

— Не имела права? Ты же была его женой!

Селена покачала головой:

— Нет, женой я ему не была.

Ульрика непонимающе смотрела на нее.

— У него уже была жена, — продолжала Селена. — У него остались жена и сын в Германии. Ах, Ульрика, мы с твоим отцом не были предназначены для совместной жизни. Его судьба ждала его на Рейне, а я искала Андреаса. Мы должны были идти разными путями.

— Он покинул Персию, не зная о твоей беременности, — бормотала Ульрика. — Он ничего обо мне не знал.

— Нет.

— Он и сейчас ничего обо мне не знает, — сказала Ульрика, не в состоянии поверить в это. — Мой отец понятия не имеет о моем существовании.

— Я не думаю, что он еще жив, Ульрика.

— Как ты можешь так говорить?

— Если бы твой отец добрался до Германии, он нашел бы Гая Ватиния и отомстил бы.

В глазах Ульрики блеснул ужас.

— Но Гай Ватиний жив, — тихо сказала она. — Сегодня вечером я сидела с ним за одним столом.

Селена снова попыталась схватить дочь за руку, но Ульрика ускользнула.

— Ты не имела права скрывать это от меня! — горячо воскликнула она. — Вся моя жизнь была ложью!

— Я поступила так ради тебя, Ульрика. Будучи ребенком, ты бы не поняла этого. Ты бы разозлилась на меня за то, что я его отпустила. Ты бы не поняла, почему я это сделала.

— Я и сейчас злюсь на тебя, мама. Я уже давно не ребенок. Ты должна была сказать, мне правду много лет назад, это было бы лучше, чем узнать все при таких обстоятельствах. — Ульрика встала. — Ты отняла у меня отца и позволила мне расти в убеждении, что он умер. А сегодня, мама, сегодня ты сидела там и спокойно наблюдала, как я болтала с этим чудовищем.

— Ульрика…

Но она была уже у двери.

Ульрика лежала и смотрела в потолок, прислушиваясь к звукам ночного города. У нее болела голова. Лежа так, уставившись в темноту, она пыталась разобраться в собственных чувствах, но это ей не удавалось. Она ощутила боль и разочарование, и ей казалось, что ее предали. Но она и сочувствовала матери, той молодой женщине, которая носила ребенка под сердцем и все же отослала мужчину, которого любила, ради его же блага. Восхищение Ульрики матерью, которая принесла такую жертву и многие годы хранила тайну ради ребенка, боролось со злостью на нее за то, что она скрыла правду. Она думала об отце, который, несомненно, был еще жив в годы ее детства, когда она мечтала о нем. Может быть, он был еще жив и позже, когда она бежала за вороной в Иерусалиме. И он не знал, что на другом конце света у него есть дочь.

Ульрика ненадолго задремала, и ей приснился сон. Ей снилось, как она встала с кровати, подошла к окну, вылезла на улицу и ступила голыми ногами в снег. Кругом стояли высокие пихты, и клочья облаков проносились над ликом луны. Она видела следы на снегу — отпечатки больших лап, ведущие в лес. Она пошла по следу, сопровождаемая сиянием луны. Вдруг она увидела огромного лохматого волка с золотыми глазами. Она села на снег, и он подошел к ней, растянулся рядом и положил ей голову на колени. Ночь была ясная, такая же ясная, как глаза волка, который смотрел на нее. Под ребрами она ощутила спокойное биение сердца. Казалось, что золотые глаза говорили: здесь доверие, здесь любовь, здесь дом.

Ульрика проснулась и в первый момент была озадачена, увидев себя в постели и ощутив нежный запах весенней ночи. Она встала и подошла к окну. Белая, будто покрытая снежным покрывалом, земля лежала под ней, усыпанная лепестками фруктовых деревьев. Она вгляделась в кроны деревьев и увидела движение.

Это был Эрик.

Она выскользнула из комнаты, прокралась через внутренний двор к задней двери, которая вела в сад с фруктовыми деревьями. Она подошла к дереву, под которым он сидел. Он сидел к ней спиной. На голове у него была повязана узенькая золотая ленточка. Его светлые локоны доставали до плеч. Он был красив.

— Эрик, — сказала она.

Он резко обернулся и вскочил. Несколько секунд они стояли друг против друга в лунном свете. А потом она оказалась у него объятиях. У нее закружилась голова от прикосновения его тела и от его поцелуев. Она хотела коснуться руками каждого сантиметра его тела. Поцелуями он осушил слезы на ее щеках, шепча о том, как он тосковал по ней.

Их обнаженные тела лежали на белых лепестках апельсинового дерева как на покрывале, когда она приняла в себя Эрика. Сквозь кружево ветвей и листьев она видела блестящую луну. Боль стихла. Злость и гнев и чувство, что ее предали, сгорели в страсти Эрика.

— Мы уедем вместе, — шептала она. — Мы спрячемся. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Эрик ничего не сказал. Он уже знал, что сделает. Он не убежит вместе с ней, не спрячется вместе с ней только для того, чтобы его потом унизили и жестоко наказали, если их найдут. Он должен сделать это один. Он должен доказать, что достоин ее.

Тогда он вернется и возьмет ее с собой, честь по чести, туда, где ее дом, туда, где их дом. На север.

Руфус решительно шел по мосту. Он слышал о том, что происходило в Домусе, об этих подлых проделках, призванных напугать рабочих, и он был ужасно возмущен. Ни в коем случае он не будет в бездействии наблюдать за происходящим. Этой мерзости нужно положить конец.

Тишина повисла над островом, утопающим в лунном свете весенней ночи. При входе в храм горели факелы, но дом Божий казался опустевшим и необитаемым. Однако на другом конце острова, там, где раскинулось строительство, горело множество огней, мужчины с дубинками, лежавшими рядом, сидели вокруг костра.

Руфус решительно приближался к Домусу. Он не мог отплатить Юлии Селене за то, что она сделала для него и для его сына. Над бедным парнем много лет издевались, дети высмеивали и дразнили его, закидывали гнилыми фруктами и яйцами, он был жертвой бесчисленных бессердечных шуток. А ведь Пиндар был просто глуповат, у него не было дурного глаза, как утверждали люди.