Тереза Ромейн - Мое сокровище

– Да, я знаю это. Скажи, а для американцев репутация имеет значение?

– Конечно, имеет. Мы ведь не язычники. – Джилс старался как можно тщательнее подбирать слова. – Однако добрая репутация женщины проистекает не от того, что она не остается с мужчиной наедине. Это может свидетельствовать лишь о том, что она одинока и свободна, но ничего не говорит о ее личности.

– И что же требуется, чтобы у вас там сложилось хорошее мнение о том или ином человеке?

– Ну, у меня это происходит как-то само по себе… А если точнее… Знаете, мне импонирует внутренняя сила, то есть сила духа. Да, я восхищаюсь храбростью.

– Ясно… – Грифель снова заскрипел по бумаге. – Но ведь все восхищаются храбростью, не так ли?

– Ты уверена? Думаешь, такой субъект, как Дэвид Ллуэлин, на это способен?

– Ха!.. Вряд ли… Он умолял меня о «сокровенном даре», а когда сорвал цветок, стал меня презирать. – Одрина помолчала. – Интересно, как он там сейчас уживается с моим отцом? Полагаю, обсуждение моих недостатков может занять у них полпути до Лондона.

– В таком случае им придется без конца повторяться.

– Льстец!

– Навыков к лести я в себе, к сожалению, не развил. А если и сказал что-то лестное после того, как сюда вошел… Знаешь, я этого не припоминаю. Скорее всего, я не произнес ни одного лестного слова с момента прибытия в Англию.

На луну медленно наползало облако. Поглядев на нее, Джилс снова приподнялся. Одрина же сложила свой листок, затем протянула молодому американцу его сюртук.

– Так что, притворимся, что между нами ничего не было? – спросила она.

Джилс молча поднялся на ноги и принялся натягивать свой ужасно зауженный предмет одежды. Потом, наконец, пробормотал:

– Я не очень-то умею притворяться. – Он протянул девушке руку, чтобы помочь подняться. Ее ладонь лишь на мгновение соприкоснулась с его ладонью. – И я, наверное, буду часто думать обо всем произошедшем. Даже в самые неподходящие моменты. К примеру… когда на тебя посыплется сухая хвоя или когда ты будешь есть суп во время обеда…

– Или когда ты будешь кусать губы, ломая голову над шкатулкой, – продолжила Одрина.

– Я действительно кусаю губы?

Она кивнула, глядя ему в лицо.

– Да, кусаешь. И знаешь… Мы оба будем об этом думать. Осознавая, что ничего такого больше не повторится. – Едва заметно улыбнувшись, она покинула библиотеку. Внешние приличия – прежде всего…

Глядя ей вслед, Джилс думал о том, что он действительно восхищался храбростью. И Одрина вполне обладала этим качеством. Ей было отведено определенное место в этом мире, и теперь она даже не знала, сможет ли ему впредь соответствовать. Тем не менее она с невозмутимым видом продолжала шагать по жизни, не страшась воинствующих поборников морали. А вот он, Джилс…

Ох, как же он изменился! Почему он отказался от своих устремлений ради отцовской мечты о золоте и драгоценностях? Боль в запястьях утихла, и Джилс нагнулся, чтобы поднять оставленный на полу карандаш. Затем сложил шаль Софи, повесил ее на спинку стула, после чего загасил лампу и свечи. Боль, конечно, снова вернется, это лишь вопрос времени. Ну, а пока…

Одрина словно все перевернула в его душе. Заставила его забыть о своих умирающих руках и вспомнить о мечтах… А ведь ему сейчас надо думать лишь о том, как открыть эту золоченую «химицу-бако» и поскорее вернуться в Филадельфию.

Да, конечно, ему уже поздно следовать за звездой, однако Одрина вызвала у него желание именно так и поступить.

В течение последующих трех дней природа как будто затаила дыхание. Небо было пасмурным, и дождь чередовался с мокрым снегом. Глядя на происходящее за окном, Одрина пребывала в ожидании, – ибо теперь, когда кое-что изменилось, следовало ждать и других изменений. Однако за эти три дня так ничего и не произошло.

Большую часть времени все проводили в гостиной, где жарко пылали оба камина. А Джилс сидел все за тем же столиком и делал вид, что занимается шкатулкой. По молчаливому согласию Одрина перестала записывать варианты перемещения панелек, так как его попытки открыть шкатулку уже казались несерьезными. Ведь если бы он открыл ее – пусть даже она оказалась бы пустой, – у них уже не было бы причин здесь оставаться.

И хорошо, что они с Джилсом не поклялись, что совершенно забудут их ночное общение в библиотеке. Конечно, словесная часть этого общения была под конец не очень-то приятной и даже болезненной, но зато те моменты, когда они обходились без слов, доставили массу удовольствия…

Однако чаще всего Одрине вспоминался именно их разговор. Возможно, поэтому и создавалось впечатление затишья перед бурей. Теперь, после того как она увидела кольца Сатурна, узнала, что у Юпитера есть несколько лун, а звезды имеют разные оттенки, Англия стала казаться ей совсем маленькой. А Лондон, куда она так стремилась, находился, в сущности, под самым носом, и ее отец с Ллуэлином, должно быть, уже завершили свое путешествие. Ричард Резерфорд и леди Ирвинг украсили праздничными гирляндами все, что только возможно, а леди Дадли подвесила на шеи своих собак колокольчики. Во всем чувствовалось приближение Рождества со всеми его радостями и очарованием.

Но это также означало, что приближался момент, когда Ллуэлин мог совершить… что-то отвратительное. Мог, например, очернить ее репутацию или каким-то образом сорвать венчание Кариссы с герцогом Уолполом. Возможно даже, что у него получится и то, и другое.

В общем, ситуация была ясна: либо Ллуэлин получает от отца деньги, либо он устраивает скандал. Одрина также понимала, что герцог не потерпит такого оскорбления. Ведь он до того щепетилен, что по его настоянию ей каждый раз приходилось присутствовать во время его встреч с будущей женой.

И еще Одрина знала, что ее послушная и добропорядочная сестра по-настоящему любила герцога. Не было также сомнений и в том, что Карисса обожала и лондонское высшее общество. Ей очень хотелось стать герцогиней, произвести на свет высокородных детишек и вырастить их настоящими аристократами.

Одрина вспомнила, как около месяца назад, перебравшись к ней в постель, сестра стала делиться своим мнением о Уолполе.

– Он никогда не совершает неправильных поступков, – говорила Карисса. – Он просто безупречен, он – замечательный человек.

Одрина же считала герцога чопорным занудой, но тем не менее тогда сказала:

– Я не сомневаюсь, что он станет хорошим и верным мужем. – И она действительно так думала.

– Да, я тоже в этом уверена, – проговорила Карисса. – Подумать только – я стала избранницей герцога! – Она села в постели, и ее каштановые волосы рассыпались по плечам.