Тереза Ромейн - Мое сокровище

Взяв с туалетного столика гребенку, Одрина принялась расчесывать пряди старшей сестры.

– Я очень рада за тебя, – проговорила она. – Но ты тоже замечательная… Герцогу повезло, что ты согласилась выйти за него.

– Пф-ф… Да он мог заполучить любую! Графских дочерей гораздо больше, чем герцогов.

– Да, верно… Но только одна из этих графских дочерей является Кариссой Брэдли. И он должен быть счастлив, что ты выбрала его.

Одрина хотела заплести волосы сестры в косу, но та повернула голову, чтобы взглянуть на нее.

– Да его любая бы выбрала. Им просто нельзя не восхищаться. Разве в нем есть какие-то недостатки?

Тогда Одрина лишь неопределенно взмахнула рукой и перевела разговор на другую тему. Но теперь она могла бы ответить.

Если бы Уолпол обладал чувством юмора, он бы нравился ей гораздо больше. Если бы он хоть раз высказал какую-либо мысль, противоречившую общепринятому мнению, она бы считала его более смелым. А если бы он поцеловал ее, а потом остановился, решив, что она заслуживает лучшего, то тогда бы она…

Ох, тогда бы она просто не знала, что думать.

Три дня назад, в библиотеке, Одрина поначалу почувствовала себя оскорбленной, а потом ей стало немного стыдно из-за того, что она оказалась недостаточно желанной. Но сейчас те чувства уже увяли. И сейчас у нее не было полной уверенности в том, что она все делала правильно, а Джилс – нет.

Жизнь в Касл-Парре – конечно же, из-за их присутствия – походила на какую-то карусель. Виконт с виконтессой беспрестанно сновали между большой гостиной и так называемой «желтой». А леди Ирвинг и Ричарда Резерфорда почему-то очень влекло в пассаж, где стояли мрачные мраморные головы, но при этом они часто возвращались в гостиную, чтобы попить чаю.

Софи же по большей части находилась в библиотеке, как правило – одна. Хотя вряд ли ей так уж нравилось одиночество. И она была явно расположена поделиться своим телескопом, чтобы и другие увидели то, что видела она.

Если бы не страх и тоска от разлуки с сестрой, Одрина вполне могла бы наслаждаться всем происходившим. Ей нравились просторы Йоркшира, эти бескрайние поля и вересковые пустоши. В окна настойчиво стучался ветер, а пламя в каминах казалось еще более жарким при мысли о том, как холодно снаружи. Собаки же бродили по всему замку, стуча когтями по мраморным полам.

В Лондоне Одрина привыкла к постоянной суете, и ей была в новинку эта провинциальная идиллия. Она при случае чесала ту или иную собаку в загривке и смеялась, когда собака отскакивала, чтобы снова присоединиться к своей компании.

На четвертый день, в воскресенье, они хотели побывать на службе в церкви, но внезапно полил ледяной дождь, и все остались дома. Одрина с Джилсом вновь уселись за столик, на котором лежала заветная шкатулка.

Ей хотелось избавиться от непонятного чувства, которое, казалось, затрудняло дыхание. Хотелось, чтобы окружающий мир стал более живым и ярким. И, выкладывая перед собой бумагу и карандаш, она вкрадчиво проговорила:

– Просто, чтобы ты знал, Джилс… Так вот, сегодня я не собираюсь тебя целовать. И я также не позволю, чтобы ты целовал меня.

Его руки, уже взявшиеся за шкатулку, замерли. Теперь Одрина невольно воспринимала эти руки… как нечто предвещающее смертельную болезнь, хотя они казались вполне здоровыми, гибкими и ловкими. Она не могла забыть, что именно эти руки укрывали ее в библиотеке и расстилали для нее шаль. А еще касались ее лица, скользили по телу, ласкали грудь…

– По правде говоря, принцесса, – произнес Джилс, – я и не собирался. Так что даже не задумывайтесь о поцелуях – этого больше не случится.

Карандаш, выскользнув из пальцев Одрины, упал на столешницу, и графитное острие, обломившись, отлетело в сторону.

– Не надо представлять, как я целую тебя или как ты целуешь меня, – продолжал Джилс. – И не следует воображать, как мы, набрасываясь друг на друга с поцелуями, падаем на пол, не прекращая целоваться.

Слушая его, Одрина закусила губу, чтобы не рассмеяться.

– Это просто для примера. – Джилс попробовал втиснуть лезвие перочинного ножа между двумя панельками, после чего принялся всматриваться в стык. – Уж сегодня-то этого точно не случится.

– А то, что шкатулка не будет открыта, – другой пример того, чего сегодня не случится. – Теперь уже Одрина не стала сдерживать смех. И действительно, почему бы не посмеяться?

Джилс продолжал в разной последовательности сдвигать панельки. А Одрина, сидя напротив, водила карандашом по одному из листов, взятых у Софи. Эту бумагу с координатной сеткой леди-астроном использовала для зарисовки своих наблюдений, однако Одрина считала, что на ней можно изобразить и что-то более земное. Ну, хотя бы дом.

Что же касается Джилса… Интересно, почему он, имея полную свободу распоряжаться собой, отказался от своих жизненных устремлений. А как бы ей самой хотелось обустроить свою жизнь? Разумеется, после того, как Карисса выйдет замуж за герцога. Впрочем, она прекрасно знала: замужество или разочарование – только этого ожидали от нее родители. Подобное ожидание являлось их многолетней привычкой. Именно эта привычка и заставила отца отправить ее в компанию едва знакомых людей – с тем чтобы она не вернулась в Лондон и не создала там каких-нибудь проблем. Но теперь-то она лучше знала этих людей, и ее уже не так тянуло домой. Более того, ей даже хотелось задержаться здесь на какое-то время. Ведь тут она была свободна от отцовских упреков, от угроз Ллуэлина и от увещеваний матери.

Конечно, Одрина понимала, что эта свобода – ненастоящая, временная. Тем не менее и такой вариант казался привлекательным.

Джилс продолжал молча возиться со шкатулкой, и Одрина принялась чертить на бумаге разные линии. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла леди Ирвинг. За ней семенила самая маленькая из собак виконтессы – рыжеватая дворняжка по кличке Пенни.

– Резерфорд, спасите меня от своего отца! – воскликнула графиня. – Он вознамерился украсить все головы в этом проклятом пассаже.

Еще несколько дней назад Одрина не поняла бы, о чем речь. Однако теперь она знала, что в Касл-Парре имелся коридор, заполненный античными бюстами, которые Ричард Резерфорд пожелал украсить венками.

– А ты что задумала, моя девочка? У тебя на лице какое-то… непривычно проказливое выражение. – Леди Ирвинг направилась к Одрине, и собачонка последовала за ней, позвякивая подвешенным на шее колокольчиком.

– Непривычное, вы говорите? – спросил Джилс. – Насколько я знаю, у леди Одрины довольно часто на лице такое выражение. У нее весьма изощренный ум…

Проигнорировав его слова, Одрина ответила:

– Я рисую, миледи. Вы ведь знаете, девушки из благородных семейств не должны сидеть без дела.