Блайт Гиффорд - В постели с наставником

И, готовая к приходу хирурга, она решительно засучила рукава.

Вино прибыло раньше врача. Джеффри вручил ей целый кувшин. Прежде чем отставить его в сторону, она сделала большой глоток для храбрости, уповая на то, что вино окажется достаточно крепким для того, чтобы заглушить боль, когда Дункан очнется. Она пожалела, что не прислушивалась, когда мать объясняла Солей как изготавливать из белладонны напиток для облегчения боли.

Вскоре подоспел и Генри. Забрав у него воду и тряпки, она осторожно смыла с Дункана грязь и подсохшую кровь, стараясь не задевать больную руку.

В дверь коротко постучали. В комнату, не дожидаясь разрешения, вошел хирург — маленький человечек с большим крючковатым носом на бесстрастном лице. Джеффри и Генри, переглянувшись, оставили ее с ним наедине.

Спотыкаясь от облегчения, она подошла вслед за хирургом к кровати и заплетающимся языком рассказала о том, что произошло.

— Ты загораживаешь мне свет, — не поднимая глаз, сказал он. — Отойди пока. Я позову, когда ты понадобишься.

Когда ты понадобишься.

Джейн шагнула в сторону. Сердце гулко колотилось в груди.

— Я в этом почти не разбираюсь, — пискнула она. — Я не знаю, что надо делать… — Ее руки, словно птичьи крылья, беспомощно взметнулись вверх. Она завела их за спину. По крайней мере, они обе целы.

— Я скажу тебе, что делать. — Он оглядел комнату и, заметив у стены гиттерн, сказал: — Пока поиграй немного. Быть может, музыка благотворно на него повлияет.

При взгляде на инструмент ее затопило чувство вины.

— Я знаю всего несколько аккордов.

— Критиковать он не будет, поверь.

Она не была в этом уверена. Если музыка обладает целительной силой, то ее попытки играть скорее усилят, а не облегчат его мучения. Тем не менее, она покорно взяла инструмент и, настроившись, запела ту самую непристойную песенку, которой когда-то научил ее Дункан. Хирург, обернувшись, приподнял брови.

— Других песен я не знаю, — сказала она.

Неизвестно, стало ли Дункану легче, но ее саму музыка отвлекла. Вынужденная следить за пальцами, она не видела, что хирург делал с Дунканом.

— Ты его жена? — в конце концов прервал он ее.

Джейн моргнула. Выходит, хирург догадался, кто она. Она покачала головой, надеясь, что он не донесет, что в общежитии была женщина.

— Значит, родственница? Он без сознания. Кто-то должен принимать за него решения.

Она подумала о его далеких родичах. О Джеффри и Генри, которые ждали внизу. Ни у кого из них не было на это больше прав, чем у нее. Никто из них не любил его так же сильно.

— Это буду я.

— Перелом крайне сложный. Я могу оставить руку, как есть, и тогда он больше никак не сможет ею управляться. Или могу попробовать подвигать кости и вправить на место. Я ничего не обещаю, но в этом случае появится шанс, что он сможет выполнять рукой хоть какие-то действия. — В его глазах появилось сострадание, и уже мягче он прибавил: — Но учти, шанс совсем небольшой, а боль будет невыносимая.

Она знала, какой выбор сделал бы Дункан, будь он в сознании.

В нашем мире калекам нет места.

Она коснулась губами его влажного лба, потом посмотрела хирургу в глаза.

— Делайте что угодно, лишь бы его вылечить. — И когда Дункан закричал, она запела. Но уже другую песню.

Смотреть на тебя приятно моим глазам, ласкать тебя приятно моим ладоням, целовать тебя приятно моим устам, любить тебя дорого моему сердцу.

Позволь возлечь с тобой рядом, позволь любить тебя вечно. Всю жизнь, пока я дышу.

Когда хирург ушел, она, следуя его наставлениям, день и ночь напролет меняла окровавленные повязки и, чтобы сбить жар, прикладывала ко лбу Дункана тряпицу, смоченную холодной водой. И еще она вызвала Мэтью Грегори, дабы знать наверняка, что сделала все от нее зависящее.

Наконец он забылся сном. Больше ничего нельзя было сделать. В безмолвии комнаты пульсировала боль.

Распахнув ставни, Джейн сощурилась, когда в глаза ударил яркий солнечный свет. За пределами комнаты жизнь шла своим чередом. Внизу трапезничали студенты, сокрушаясь о том, что случилось с Дунканом. Скоро они разойдутся кто куда — на уроки, в церковь, в пивные. Будут жить своей жизнью.

Но жизнь Дункана никогда не станет прежней.

Он больше не сможет держать меч или исправлять ошибки в студенческих сочинениях. Не сможет взять гиттерн и сотворить мелодию.

Повернувшись к внешнему миру спиной, она наблюдала за ним и молилась о том, чтобы он пробыл в блаженном забытьи как можно дольше.

Он проснулся только на следующее утро. Она не пропустила этот момент, ибо всю ночь не сводила с него глаз.

Еще не осознавая, что с ним произошло, он улыбнулся и знакомым жестом попытался протереть глаза. Она не успела остановить его. Подняв руки, он долгое мгновение непонимающе смотрел на бесформенную из-за слоев бинтов кисть. Потом по его лицу она поняла, что к нему вернулась память.

Надеясь отвлечь его, Джейн накрыла его руки ладонями.

— Ты жив, — горячо зашептала она. — Я с тобой. Все будет хорошо.

Он высвободился и отодвинулся, потом попробовал сжать правую руку в кулак, словно хотел разочарованно стукнуть ею по ладони.

Она придержала его руки.

— Лежи смирно. Иначе кости могут сместиться и срастись неправильно.

Он взглянул на нее, безрадостно и сурово.

— Они срастутся неправильно в любом случае.

— Это еще неизвестно. Главное, их не тревожить, а там посмотрим. — Она обещала себе больше никогда не замалчивать правду, но именно этим она сейчас и занималась.

— Не нужно кормить меня сказками. Я не ребенок. — Он приподнял искалеченную руку здоровой. — Я же не совсем профан в медицине. Даже если кости срастутся, эта рука больше ни на что не годна.

— Неправда…

Он резко сел и, словно палицей, потряс перед ее лицом обмотанной окровавленными бинтами кистью.

— Я смогу ею писать? Отвечай.

Сжав губы, она покачала головой.

— А держать меч?

— Не знаю. — Нужно остановить поток этих ужасных вопросов. — Прошло слишком мало времени…

Но он, развенчивая ее ложь, не давал ей пощады.

— Эти никчемные пальцы смогут ласкать тебя так, как тебе нравится? Они смогут заставить тебя кричать от наслаждения?

— Это неважно. Мы что-нибудь придумаем…

Здоровой рукой он неуклюже ухватился за ее плечо.

— Не лги мне, женщина. — Не голос, а рык, полный гнева и боли. Он взглянул на гиттерн, стоявшую возле кровати. — Я смогу снова играть?

Она перевела взгляд на инструмент, потом снова посмотрела ему в глаза.

— Когда-нибудь.

Он отпустил ее, почти оттолкнул.

— Ты хотела сказать, никогда.

Оно и к лучшему, что он умер. Так он говорил о своем брате.

— Я буду с тобой рядом. Мы вместе преодолеем все трудности. В конце концов, ты можешь преподавать.