Блайт Гиффорд - Дева и плут

— Будто птица. Она взмыла ввысь, пронеслась над волнами и благополучно опустилась на камень, где кабаны не могли до нее добраться. И все потому, что Ларина не теряла веры, — назидательно заключила сестра. — Она доверилась Богу, и за ее спиной выросли крылья.

— Потому что она не теряла веры… — повторила Доминика шепотом. Похоже, не вера заставила ее настоять на своем в выборе дороги, а глупая гордыня. Потому что на деле она пала духом и утратила веру в Гаррена — и разуверилась в Боге — в первой же затруднительной ситуации.

— Господь перенес Ларину в безопасное место и защитил от бушующих волн. Теперь там стоит ее усыпальница.

— На острове? — послышался сзади несколько удивленный голос Гаррена.

— Скорее на большом камне, ибо там едва умещается ее могила и святилище с несколькими перышками из ее крыла. Попасть туда пешком можно только во время отлива.

— И как часто бывает отлив?

— Один раз в день, насколько я помню. В остальное время нужно нанимать лодку.

По небу, цепляясь за клочья тумана, плыла полная луна. Одного за другим паломников сморил сон, и тишина заполнилась дыханием спящих. Юноши, закутавшись в балахоны, легли на земле. Джекин и Джиллиан уединились в одной из полуразрушенных каменных хижин. Лекарь и Вдова захрапели в унисон, привалившись друг к другу.

Сзади повеяло холодом. Гаррен ушел.

Гаррен долго шел вдоль извилистой каменной стены, пока мерцание костра не осталось далеко позади. Потом опустился на землю и, привалившись к стене, спрятал лицо в ладонях. Коробочка реликвария и свинцовая ракушка холодили кожу. Смазанное пятнышко луны смотрело на него сквозь туман, круглое и насмешливое, как и предавшее их солнце.

Господь был безжалостен к нему — сегодня и всегда.

На одно безумное мгновение он вновь обрел веру. Поверил, что, если вознести молитву в святом месте, то Господь смягчится, и его друг останется жить. Ради того, чтобы выгадать день и успеть спасти Уильяма, он выбрал путь через болота. И чем все обернулось? Один из них безвозвратно сгинул, а остальные заблудились.

Давно он не ощущал такую всепоглощающую безысходность.

Как теперь сдержать данное Уильяму обещание? Монахиня сказала, что на остров можно попасть только во время отлива. Он тронул висящий на груди реликварий. Допустим, они каким-то неведомым образом доберутся до усыпальницы, но как незаметно туда проникнуть?

Доминика назвала его Спасителем. Но кого он спас? Да никого.

Будто в ответ на его мысли Доминика появилась рядом, высокая и бледная, словно ожившая из камня дева. Полная луна, засияв сквозь тонкую вуаль тумана, озарила ее так ярко, что он ясно увидел ее глаза. В них уже не было осуждения, только боль.

— Извините, — проговорила она. — Я не хотела мешать вам молиться.

Молиться… Смешно. Когда он в последний раз молился?

После того боя во Франции. За жизнь Уильяма.

— Что вам угодно? — Одним своим присутствием она бередила его совесть. Только этого ему не хватало сегодняшним вечером — напоминаний о том, что ему предстояло сделать.

Она встала перед ним на колени, опустив глаза на свои сцепленные в замок пальцы, по-детски гладкие и припухлые. Жизнь еще не отняла у нее невинную прелесть девичества.

— Я хочу попросить у вас прощения за то, что предложила пойти через болота. Из-за меня мы не выгадаем время, а наоборот, потеряем день или даже больше.

— Вы не при чем. Решение принимал я.

— На мне лежит грех гордыни. — Она взглянула на него глазами, полными отчаяния. — Я привыкла думать, что Господь исполнит любое мое желание, стоит только его чуть-чуть подтолкнуть.

Так истово верить могли только те, кто совсем не знал жизни, но высмеять ее наивность у Гаррена не повернулся язык. Уж слишком она напоминала ему о тех временах, когда в его сердце горела такая же безоглядная вера.

— Выходит, Господь разочаровал нас обоих, — сказал он.

— Нет, это я разочаровала Его. Я одна во всем виновата. Помимо гордыни я согрешила еще и тем, что малодушно утратила веру, тогда как не должна была ни на миг сомневаться в том, что вы нас спасете.

— О каком спасении вы говорите? — вырвалось у него. — Я завел вас в туман, но вместо того, чтобы выждать, пока погода наладится, вслепую потащил по болотам.

— Зато теперь мы в безопасности, а значит вы поступили правильно.

— Скажите это Ральфу.

— Он сам не пошел за вами. Это был его выбор.

Он покачал головой.

— Никому из вас не стоило идти за мной с самого начала.

Свинцовая ракушка тяжелым ярмом давила на шею. Доминика с благоговением дотронулась до нее, слегка вжимая ее в грудину.

— Почему вы утратили веру? Вы, у кого есть все основания верить сильнее многих.

— Эта бляха не свидетельство веры, а напоминание о ее бессмысленности.

— Но вы ходили в паломничество в Компостелу.

— Не я, а мой дед. — Он накрыл ее руку своей и ощутил холод свинца за теплом ее пальцев.

— Апостол Иаков не помог ему?

— Мы с вами уже выяснили, что пилигримов на свете больше, чем исцеленных.

Она отпустила ракушку и села, подвернув под себя ноги. Ее коленка прижалась к его бедру.

— Расскажите о нем?

Что ж, пусть узнает. Пусть поимеет представление о том, какое горькое разочарование будет ждать ее в конце путешествия.

— Это было во времена правления Эдуарда I, — начал он. — Задолго до моего рождения. Дед ушел воевать с шотландцами, а когда вернулся, его жена тяжело заболела. — Он называл ее не иначе как «моя возлюбленная супруга», с печалью вспомнил Гаррен. — Священник посоветовал ему совершить паломничество. Поклонись, мол, святыне, и она поправится. Дед облачился в балахон, взял посох и отправился в путь. Шесть месяцев он шел до Испании. Шесть месяцев обратно. А она тем временем умерла. Он потратил на бесцельные блуждания год, вместо того, чтобы провести это время с любимой. — Он поднес к лицу Доминики гребешок ракушки. — На память о том времени у него осталось только вот это. Бесполезный осколок свинца.

— Зато теперь они вместе. Они обрели счастье в раю, — возразила она, однако голос ее звучал уже не так уверенно, как раньше.

— В раю? — с горечью переспросил Гаррен. — Никакие обещания мнимого рая не возместят потерь на земле.

Он подумал об Уильяме, о своих родителях, о дедах и прадедах, о рыцарях, которые полегли во Франции. Какое невыразимое наслаждение — просто дышать. Быть живым. Смотреть на безукоризненно круглую бледно-кремовую луну на черном бархате неба. Каждая секунда, выигранная у смерти — бесценна. Каждый прожитый день — это дар.

Она смотрела на него, а он любовался разлетом ее бровей, похожих на птичьи крылья, лбом — высоким и чистым, еще не затянутым морщинками неизбежных жизненных тягот, — широко расставленными, синими как полночь глазами. Он хотел, чтобы она успела познать радости жизни до того, как завистливый Господь умыкнет у нее эту возможность.