Блайт Гиффорд - Дева и плут

Сквозь ресницы подглядывая за нею, он видел, как она выписывает что-то на его спине, сосредоточенно прикусив нижнюю губу. Наконец она закончила и поставила под его правой лопаткой точку в виде теплого, влажного поцелуя.

— Что это? — спросил он, приподнявшись на локтях.

Она легла рядом.

— Я написала: «Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему».

Он подмял ее под себя и, просунув руку под ее талию, прижал к себе. Мягкие груди расплющились о его грудь. Моя .

— Прекрасные слова, — прошептал он ей на ухо.

— Они созданы Богом.

Он откинулся назад и недоверчиво взглянул на нее.

— Как?

— Это из книги «Песней Соломоновых». Вас что, в монастыре не заставляли читать Библию? — спросила она, усмехнувшись.

Она впервые подтрунивала над ним, и ему ужасно это понравилось.

— Чтение всегда давалось мне с трудом.

Она торжественно улыбнулась.

— Я хотела, чтобы мы чувствовали то же. — Сцепив руки за его спиной, она сжала его так, что он выдохнул, потом уткнулась ему в грудь, и следующие слова вышли смазанными. — Хотя бы один раз.

— Не один раз, — прошептал он. — Всегда.

Стыдясь своих загрубевших рук, стыдясь всего, что они творили когда-то, он позволил ладоням соскользнуть вниз по изгибу ее спины к талии, к бедрам, взметнуться вверх по рукам и лечь на ее груди, где сквозь шерстяное полотно проступали ее соски. Когда он коснулся их, у нее вырвался вздох.

Она прильнула к его губам, и он пропал в ее поцелуе, растворяясь в ней как в тумане, перестал думать о том, где он и кто он, забыл все свои обещания, включая то, что было дано Богу.

И когда он вошел в нее, то умолк даже голос, непрестанно шептавший внутри — а что, если теперь ты ее потеряешь?

Скорбные крики чаек пробудили Доминику от того, что не могло быть ничем иным, кроме как сном. То волшебство, которое произошло между нею и Гарреном, тот кошмар, в котором умирала сестра — ничего этого не могло случиться на самом деле. Но Гаррен лежал с нею рядом и был вполне осязаем, а тело ее еще не остыло после его ласк.

Она увидела, что он смотрит на нее, и в его взгляде была улыбка.

— Твои глаза стали другими.

— Да? — Он изогнул бровь. — Какими же?

— Раньше они были темными, как мох на стволе. А теперь похожи на молодую листву, сквозь которую светит солнце.

Его палец обвел ее бровь, пробежался по скуле и остановился на переносице.

— А твои больше не пронзают меня, будто кинжал.

Она легла на спину и устремила взгляд в синевато-серое, сливающееся с мутными водами, небо. Шорох волн убаюкивал, заполнял тишину.

— Кажется, я опять засыпаю.

Он рассмеялся и обнял ее, загораживая своим телом от ветра.

— Все потому, что ночью ты почти не спала, — прошептал он. — Так устала, что даже не заметила, что вся выпачкалась в песке.

Закинув руку за голову, она набрала пригоршню сухого песка и пропустила его сквозь пальцы над его шеей.

— Ну и пусть нас занесет песком. Я не против.

Он ойкнул, когда песок попал ему за шиворот и заструился по голой спине, схватил ее за запястья и перевернул на спину. Она хихикнула и поцеловала его, и он поцеловал ее в ответ, а она снова принялась изучать его тело, с удовольствием отмечая, что песок не добрался до его самых потаенных мест.

Позднее она прислушалась и попыталась расслышать, что происходит в хижине, но к ее удивлению вокруг было по-прежнему тихо, как на рассвете.

Отлив по-прежнему продолжался. Усыпальница, если выглянуть из-за уступа скалы, по-прежнему стояла на своем каменном островке. Как странно. Потратить столько усилий, чтобы прийти сюда, и не чувствовать к этому месту ничего, кроме полного равнодушия.

Она вспомнила о сестре.

Резко встала, отряхнула от налипшего песка помятые юбки и ступни ног, потом распустила косу и взъерошила обеими руками волосы, вытряхивая песок.

Пришло время вновь посмотреть в лицо смерти. И жизни. Но теперь ее жизнью стал Гаррен.

— Надо похоронить ее в таком месте, откуда видна усыпальница, — сказала она.

Он встал и обнял ее за плечи.

— Ей будет там хорошо. Ника, так жаль, что она умерла. Я тоже буду по ней скучать.

По ее щекам потекли, наконец, слезы, размывая грань между небом и морем. Горло ее сжалось, рыдания застучали в грудь, скрутили живот, и она, не в состоянии больше сдерживаться, затряслась в его объятьях, спрятав лицо у него на груди.

Он баюкал ее, прижимая к себе. Молча, без лживых рассказов о вечности в раю. Все равно теперь она бы ему не поверила.

Она рыдала, пока от слез не запершило в горле, пока опухшим глазам не стало горячо, пока не выплакала все свои слезы до конца.

— Она любила нас, несмотря на все наши заблуждения, — сказал он.

— Потому что тоже заблуждалась. — А теперь и она оказалась так же слаба, как ее мать, не устояв перед мужчиной.

От его кожи пахло теплом и свежим запахом моря. Меж ее ног и на бедрах еще не высохла влага, а в животе, верно, уже поселился ребенок. Она закрыла глаза, чтобы сохранить в памяти ощущение близости его сильного тела и плеск ленивых утренних волн по песку.

А потом выскользнула из его уютных объятий.

Присев у кромки отлива на мокрый песок, она смочила пальцы и прижала к горячим векам. Холодная соленая вода обожгла глаза. Ее крещение в новую жизнь.

Она стряхнула последние крупинки песка, приставшие к рукавам. Осталось сделать последнее. Передать священнику послание лорда Уильяма и увидеть, как Ричард будет наказан.

— Сегодня мы похороним сестру. А завтра привлечем лорда Ричарда к правосудию.

— Это очень опасно. Я все сделаю сам.

— Мы сделаем это вместе, потому что я была свидетельницей его слов. — И потому что он мой брат, но сказать это вслух она не могла. — А после…

— Я буду заботиться о тебе.

Она, онемев, кивнула и вдруг, глядя, как вокруг него кружит ветер, как на волосах поблескивают капельки росы, с ужасающей ясностью поняла, что одного раза ей будет недостаточно.

Дрожа под моросящим дождем, Доминика сидела около хижины на скамье, на которой раньше лежали свинцовые перья. С отливом морское дно обнажилось, открыв дорогу к святилищу, но его служитель так и не пришел на похороны сестры.

Брат Иосиф пожал плечами.

— Он никогда не покидает Блаженную Ларину. Я отвожу ему все, что нужно. Еду, свечи, вино. — Он по-детски горделиво улыбнулся. — Я позабочусь о сестре Марии сам. Как в прошлый раз, когда она приезжала. — Он вздохнул. — Давным-давно.

Она только молча кивнула. Раньше, когда она грустила, ее утешал Иннокентий, но сегодня он весь день лежал, положив морду на лапы.

Гаррен и Джекин, сбросив рубахи, копали бок о бок могилу. Ритмичные удары лопат и шлепки комьев земли перекликались с рокотом волн. Она черпала в нем утешение, глядя на изгиб его плеч, вспоминая, как его тугие мышцы вздрагивали под ее ладонями. Когда он отвернулся, ей почудилось, что у него на спине, на глазах у всех, проступили слова, которые она написала. Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему.