Виктория Хэммонд - Искушение Марии д’Авалос

— Эти последние недели были раем, — сказал он. — В будущем мы должны находить дальнейшие возможности для такой полной свободы. Но сейчас змея под видом Челестины проникла в наш эдем…

— Ты начинаешь выражаться в ее стиле, — рассмеялась Мария.

— Да. Я не знал, что это так заразительно, хотя на этот раз метафора уместна. Опасность, которую мы всегда ощущали вокруг нас, обрела реальную форму. Ты понимаешь, мой ангел, что я больше не могу приходить к тебе в комнату после полуночи?

— Да, — ответила она с печальным вздохом.

— И что ты никогда больше не должна приходить сюда ночью?

— Да.

— И что мы не можем больше гулять вместе?

— И не можем больше заниматься любовью под шум волн в той маленькой пещере на пляже возле Минори?

— Да, моя дорогая, да, — пробормотал он. — Неразумно бывать где-либо вместе. Меня уже знают в этом городке в лицо. Люди интересуются мной. Как знать, с кем еще тут можно столкнуться? Челестина вольна подозревать что ей угодно, но мы не должны давать ей в руки доказательства, появляясь на улице вместе. Ты согласна?

— Да.

— Теперь наш мир ограничен этими комнатами — это все, что у нас осталось в Амальфи. Мы можем счастливо проводить здесь время днем, и нам довольно этого мира, ведь наша любовь бесконечно изобретательна, не так ли?

— Да, — засмеялась она.

Чтобы продлить свои восторги, они еще раньше начали играть в утонченные эротические игры, — это были живые картины с сюжетами и костюмами. Они делали это не всегда — только когда были в особенно шаловливом настроении и когда имели много времени в запасе. Они начали с того, что разыграли победоносную битву Констанцы д’Авалос с французским королем в виде любовной схватки, но вскоре сообразили, что могут исполнять роли любых двух человек, исторических или воображаемых. Слуга Фабрицио всегда паковал для своего господина обширный гардероб, когда тот путешествовал, и Мария с восторгом наряжалась в его одежду, изображая то Юлия Цезаря, то бездарного поэта, то могущественного султана. Это были персонажи собственных пьес. Фабрицио часто играл женские роли, надевая драгоценности Марии, меха, ночные сорочки с кружевами. Вначале он страдал от этого, но потом вошел во вкус и получал удовольствие, меняясь ролями с Марией, которую это заводило. Таким образом, они открыли для себя пьянящий мир причудливых и новых эротических наслаждений. Он никогда не знал женщины, подобной ей, а она никогда не могла вообразить любовника — тем более такого мужественного, как Фабрицио, — который позволил бы себе стать ее игрушкой.

Фабрицио подозревал, что такое попирание традиционного поведения любовников как-то связано с Карло. Возможно, Марию вдохновили на это какие-то извращенные стороны его личности. Однако Фабрицио никогда не говорил это Марии, считая, что она не сознает это.

Благодаря своей грации и длинным волосам Фабрицио хорошо удавались женские роли. Надеть кружевную сорочку на своего любовника, который отличался мужественностью, вдевать ему в волосы жемчужины означало иметь над ним такую власть, которой Мария никогда не имела над Карло. Однако важность этого для Марии была гораздо большей. Она всегда мечтала о тайном любовном мире, а с Фабрицио она создала нечто столь изобретательное и причудливое, а также приятное, что могло сравниться с наиболее эксцентричными музыкальными сочинениями Карло.

— Поклянись мне, что удовольствуешься этими комнатами, — попросил Фабрицио, закрепляя ее прическу гребнем и встретившись с ней взглядом в зеркале.

— Нет никакой необходимости зачаровывать меня своим взглядом, как Челестину, — засмеялась она. — Клянусь, мой дорогой Фабрицио, — добавила она серьезно.

Челестина добилась от Фабрицио обещания быть их гостем на следующей неделе. Каждый раз, как он приходил, она снова его приглашала. Хотя любопытство Челестины вызывало у него беспокойство, вежливость не позволяла ему отклонять приглашения. Мария же чувствовала себя все более непринужденно, и каждый раз, бывая с ней наедине, Фабрицио умолял ее быть начеку. Как ни легкомысленна Челестина, она совсем не глупа. Однажды вечером она увлекла Фабрицио в сторону и спросила:

— Вы думаете, Мария действительно так предана Карло, как она говорит? Я всегда находила его неприятным. Он определенно непривлекателен, а Мария — поразительно красивая женщина, вы согласны?

— Никто не может отрицать, что Мария красива, но, чем больше узнаешь Карло, тем привлекательнее он становится, — ответил Фабрицио спокойно. — Женщины не выносят скуку, а с Карло скучать не приходится. Вы позволите рассказать вам кое-что конфиденциально?

— Конечно, — выдохнула она в восторге.

— Однажды на одном из концертов Карло я застал их за сугубо личной беседой. Она смотрела на него с такой нежностью, что было ясно, как она к нему привязана. — Фабрицио проклинал в душе двуличность, связанную с необходимостью скрывать их любовь, ибо ему пришлось упомянуть эпизод, мучительный, для него.

— В самом деле? И он отвечал ей такой же нежностью?

— Думаю, да. Я точно не помню. Это вы, женщины, замечаете подобные вещи. А мы, мужчины, не столь наблюдательны.

— И, тем не менее, вы заметили, как она на него смотрела.

— Да, но только потому что я направлялся в их сторону, чтобы поговорить с Карло, а увидев, что они поглощены столь личной беседой, я решил, что выбрал неподходящий момент.

— Как вы обходительны и тактичны, Фабрицио! Вы всех нас покорили, особенно мою дочь. Кажется, она совсем забыла этого нелепого учителя. Будьте к ней добры, хорошо?

Хотя Неаполь по-прежнему изнемогал от зноя, календарь указывал на то, что до конца лета осталось всего два дня. Чтобы это отметить, в последний день августа Челестина устроила небольшой пикник для своего узкого круга, как она теперь их называла, включая Фабрицио.

Прибыл посыльный с письмом от Карло. Тон его был деловым. Пострадавшие от пожара помещения расчистили, и Венозу начали отстраивать. Его отец так любит Венозу, что останется пока там. Джеронима уже отправилась в путь, чтобы присоединиться к мужу. Карло вернется в Неаполь через неделю и надеется увидеть Марию по прибытии. Это означало, что она должна выехать из Амальфи не позднее чем через три дня.

Мария наслаждалась пикником, как узник наслаждается последними днями свободы перед пожизненным заключением. У них с Фабрицио остался всего один день, так как они с Антонией уезжали наутро. Фабрицио вынужден был остаться в Амальфи еще хотя бы на неделю, чтобы не вызвать подозрений у Пикколомини. Скорее всего, Карло пожелает, чтобы Мария была рядом с ним несколько дней. Кроме того, он захочет, чтобы она организовала отмененный концерт. Пройдут две недели, а быть может, и больше, прежде чем они с Фабрицио смогут снова быть вместе. Согласно светским правилам Фабрицио должен присутствовать на концерте Карло, и это лишь усугубляло мучения Марии.