Виктория Хэммонд - Искушение Марии д’Авалос

Хотя она всю ночь не спала и терзалась этими мыслями, к утру гордость и достоинство вернулись к ней. Если он действительно еще ее любит, пусть страдает, как страдала она. И она не пошла к нему в этот последний день.

Чтобы себя занять, Мария отправилась на пляж, с Эммануэле и Сильвией. Ей была дарована минута чистой радости, когда Эммануэле вдруг запечатлел влажный поцелуй на кончике ее носа. Но хотя она и любовалась, как сын кувыркается на песке, гнетущая тревога все время возвращала ее мысли к Фабрицио.

В ту ночь он пришел к ней. Она молилась, чтобы он пришел. И не погасила свечи, чтобы увидеть его лицо, когда он войдет. И она увидела именно то, что жаждала увидеть. Страх. Страх, что он ее потерял.

ерцог Андрия сидел в большом мрачном кабинете Хуана де Сунига, назначенного испанцами вице-короля Неаполя. Фабрицио в то утро вызвали в Кастель Капуано для обсуждения срочного дела. Он размышлял, что его ожидает — выговор или приглашение участвовать в какой-нибудь интриге. Скорее всего, это просто демонстрация власти, не имеющая никакой цели: со времен безжалостного вице-короля Педро де Толедо, который чуть ли не силком перетащил феодальную аристократию в город, где ее легче достать испанским властям, вице-короли любили напоминать неаполитанской знати, что тут командует Испания.

Очевидно, дело, по которому его вызвали, было важным, поскольку Хуан де Сунига, темный силуэт которого четко вырисовывался при свете окна у него за спиной, несколько минут сидел, положив большую голову на согнутую руку. За окном бушевала гроза, и Фабрицио увидел, как молния вспыхнула на небе. Порыв ветра разметал бумаги на столе. Де Сунига, крупный мужчина с окладистой бородой, тяжело поднялся и закрыл окно. Потом обошел свой письменный стол и, присев на краешек, начал вращать большой глобус, на котором пространные владения Испании были обозначены зеленым цветом. Фабрицио ждал. Несомненно, молчание вице-короля имело целью запугать его, но он ощущал лишь нетерпение. Какие тяжеловесные манеры у этого человека! А глаза хитрые.

— Дело, которое я должен с вами обсудить, деликатного свойства, — начал вице-король, задумчиво рассматривая глобус, который продолжал вертеть. — Я получил распоряжение сверху, так что прошу не считать то, что скажу, моим личным суждением о вас.

Фабрицио приподнял брови; он научился читать мысли этого человека. Сейчас вице-король, вероятно, имел в виду, что это дело, какого бы свойства оно ни было, вопреки его заявлению задумано им самим, а не теми, кто над ним, и что этот хитрый политик не потерпит никаких возражений.

— Из самых высших инстанций, — подчеркнул Хуан де Сунига, внезапно посмотрев прямо в глаза Фабрицио.

Фабрицио почувствовал себя неуютно: а что, если это дело действительно обсуждалось в высших эшелонах власти? Сверкнула молния, последовал оглушительный удар грома, и Хуан де Сунига вернулся в свое кресло. Усевшись за стол, он с властным видом сложил перед собой руки. Пора было переходить к делу. Он откашлялся.

— Дон Фабрицио, ваша любовная связь недавно привлекла внимание Ватикана. Она нанесла тяжелую рану тому, кто всем нам особенно дорог, так что он вынужден был обратиться к его испанскому величеству. Они вместе приняли решение.

— При всем уважении, дон Хуан, личная жизнь — это мое дело. И выполнение распоряжений подобного толка не является моим долгом, — лаконично ответил Фабрицио.

— В самом деле? — спросил вице-король. Он потер подбородок под своей пышной бородой и подался вперед. — Позвольте мне ка минуту оставить официальный тон, дон Фабрицио, и дать вам совет, как я дал бы его своему сыну. Весь Неаполь обсуждает ваш роман с принцессой Веноза. Вы должны…

— Это невозможно! — воскликнул потрясенный Фабрицио.

— Правда? Значит, вы не отрицаете этого романа?

Фабрицио молча смотрел на него с бесстрастным видом, размышляя, не встать ли ему и не уйти. Как смеет этот человек вмешиваться в его личную жизнь?! Но как же так получилось, что весь Неаполь обсуждает его роман? Они с Марией были так осторожны. Единственным непредвиденным обстоятельством была его встреча в Амальфи с Челестиной, но он уехал оттуда через неделю после Марии, уверенный в том, что Пикколомини ничего не заподозрили. Лучше выслушать этого человека и четко понять, как обстоят дела, чтобы придумать выход из ситуации.

— Я не обсуждаю свою личную жизнь в публичных местах, — произнес он резко.

— Никто из нас этого не любит. И немногие из нас вынуждены это делать, — ответил вице-король, на минуту притворившись дружелюбным перед тем, как сменить тон на суровый и осуждающий: — Однако ваше положение — совсем другого рода, совсем иного. Ваша личная жизнь выплеснулась в публичные места, и она смущает всех нас. Представляет для всех нас угрозу, — заорал он.

И тут же перешел чуть ли не на шутливый тон:

— Позвольте мне быть откровенным, Фабрицио. Когда меня три года назад назначили вице-королем, о ваших любовных интригах было известно всем. Затем я ожидал услышать о новых романах, но был приятно удивлен: их не последовало. Я предположил, что пыл юности уступил место более обдуманному поведению, присущему зрелости. И что же я узнаю теперь? — Он снова повысил голос. — Это не одна из легких интрижек, как раньше, а пагубный роман, пагубный, не только безрассудный и продолжительный, но знаменательный тем, что ваша партнерша по адюльтеру — не кто иной, как жена любимого племянника его высокопреосвященства! — Дон Хуан стукнул кулаком по столу. — На ваши любовные интриги смотрели сквозь пальцы в прошлом, но ваша связь с принцессой Веноза — совсем другое. Это переходит все границы. Испания этого не потерпит.

Подавшись вперед, он заговорил конфиденциальным тоном:

— Наш император в последнее время имеет удовольствие пребывать в полном согласии с Ватиканом, после того как много десятилетий искал у него поддержки против Франции. Вам это хорошо известно. И, тем не менее, вы создаете угрозу этому согласию. Я представить себе не могу, чтобы вы захотели взять на себя тяжкое бремя ответственности за то, что вызвали неодобрение святой церкви в адрес испанского правительства этого королевства. Конечно, мне нет необходимости выражаться более ясно, имея дело с человеком такого тонкого ума.

Вице-король подождал, чтобы смысл этого высокопарного заявления дошел до собеседника, потом сказал более мягко: