Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

Раньше сенную боярышню не пустили бы на порог кельи, а сейчас им с Дунькой не пришлось и получаса ждать. Марфа Ивановна стояла спиной к крошечному оконцу под низким потолком кельи и хмуро глядела на вошедших. Марья Милюкова бестрепетно передала слова государя. Когда она закончила речь, старица Марфа коротко осведомилась:

– Ты глумиться надо мной вздумала, подлая?

– Так повелел великий государь. А вот и невеста! Прошу любить и жаловать! – хихикнула Милюкова, подталкивая к старице Дуньку.

Старица, пораженная внешностью невестки, глухо спросила:

– Государь выбрал рабу?

– Я дворянская дочь Евдокия Стрешнева, – обидчиво возразила Дунька.

– Дочка Васьки Стрешнева? Такой не было среди оставленных для испытания.

Милюкова, изо всех сил стараясь не расхохотаться, пояснила:

– Она троюродная племянница думного дворянина. Была при княжне Волконской… и… гы-гы!.. полюбилась великому государю.

Старица Марфа долго разглядывала Дуньку с головы до грязных босых пяток, потом произнесла, словно раздумывая вслух:

– И эдакая, прости Господи, лахудра возьмет имя благоверной царицы Анастасии, первой супруги царя Ивана Васильевича?

– Не возьму, – басом откликнулась Дунька. – Энто имя не прибавило счастья Марье Хлоповой, и мне оно тоже не пригоже.

– Ты вдобавок строптивая! Брысь! – в ярости крикнула старица Марфа.

Дунька опрометью бросилась вон из кельи, но старица изловчилась напоследок хлестко ударить ее посохом по широкой спине. Когда взревевшая от боли девка скрылась за дверью, старица Марфа подошла к сенной боярышне, подняла посохом ее подбородок и, пронзительно глядя в глаза, спросила:

– Ты сие измыслила, ехидна?

– Сама удивилась, когда услышала от государя, – искренне поклялась Милюкова.

Старица Марфа вернулась к окошку, долго молчала, потом заговорила, укрощая клокотавшую в горле ненависть:

– Аз, грешная, желала сыну только добра! Но что поделать, коли государь решил жить своим умом? Мне, убогой старухе, остается покориться. Обошли вы меня, вот только будет ли лучше? Ладно, возвращайте Хлопову из Нижнего. Но передай государю мою волю, чтобы все время до свадьбы Хлопова была подле меня. Помню ее дерзкой и строптивой. Погляжу, научила ли ее жизнь уму-разуму. Ежели она не смирилась, ежели хоть полслова встречи дерзнет молвить, то не бывать свадьбе!

Марья Хлопова вновь увидала зубчатые кремлевские стены. Поздно ночью, скрывая царскую невесту от посторонних глаз, ее провезли через Фроловскую башню. Возок с царской невестой повернул не к светлому чердаку и не к большим государевым хоромам, а к Вознесенскому стародевичьему монастырю, приютившемуся у зубчатой стены сразу за башней. Марье отвели тесную келью рядом с кельей старицы Марфы. Царь Михаил Федорович через Милюкову передал слезную просьбу покориться матушке хотя бы для вида. От себя сенная боярышня присовокупила, что старица едва согласилась на брак сына со строптивой невестой и будет искать случая отказаться от своего слова. Марья дала зарок молчать и терпеть.

Первая встреча с матерью государя была тягостной. Старица смерила Марью неприветливым взглядом и процедила сквозь плотно сжатые губы:

– Довел Бог свидеться паки, а я уж не чаяла.

– Все в руце Божьей, – кротко отвечала Марья, потупя взор.

– Ну-ну… Погляжу, какая ты ныне стала смиренница! – зловещим голосом пообещала старица Марфа.

Для Марьи начались ежедневные муки. В старые времена царские невесты проводили несколько недель перед свадьбой в стенах Вознесенского монастыря, смиряя грешную плоть и укрепляя душу. Потом от обычая отступили, и старица Марфа твердила, что из-за этого и произошли все беды. Сразу после утренней службы, на которой неукоснительно присутствовали все монашки и послушницы, мать государя призывала в свою келью будущую невестку для наставлений.

– Дщери человеческие ныне пошли непокорливые и к поучению зазорчивые, – ворчала старица Марфа. – Всякая норовит жить в суете, а прямое смирение отринуть. И за то Господь Бог попустил на них скорби великие и срамные позоры немерные!

– Истинно так, матушка государыня! – кивала головой Марья.

– Праведная жена паче всего должна иметь помышление о том, како угодить мужу и во всем ему покоряться. И что муж накажет, то с любовью принимать. Готова ли ты укротить прежнюю свою гордыню?

– Готова, государыня. Не выйду из мужниной воли, – покорно отвечала Марья.

– Мягко стелешь… – недоверчиво обрывала ее старица. – Язык-то без костей! Отчего не наобещать с три короба?

Марья старалась не раздражать будущую свекровь, хотя ее так и подмывало надерзить злой старухе. Она сдерживала ребячьи порывы, помня, что пора бы ей остепениться и устроить свою судьбу. Марья отчетливо понимала, что если свадьба сорвется вторично, ее ждет неминуемый постриг. Она говорила себе, что лучше потерпеть в монастыре несколько недель, нежели провести в его стенах всю оставшуюся жизнь. И что бы ни вещала старица, Марья на все ответствовала со смирением и кротостью.

Поучения продолжались до самой обедни. На церковную службу Марья шла под бдительным присмотром старицы и других инокинь. Как всякая женская обитель, Вознесенский стародевичий монастырь хранил за своими стенами множество семейных тайн. Сюда уходили от мирской жизни царевны, которых не было принято выдавать замуж. Борис Годунов хотел изменить жестокий обычай для своей любимой дочери, но после его смерти красавица Ксения стала жертвой похоти Самозванца. Когда приехала Марина Мнишек, поруганная Ксения была заточена в монастырскую келью, а через несколько дней в монастыре поселилась невеста Самозванца. Думали, что Марина Мнишек будет тихо и благоговейно готовиться к принятию православия, но полячка вызвала в монастырь музыкантов, ублажавших ее бесовской музыкой. Обливаясь горькими слезами, Ксения Годунова слышала веселый смех соперницы, развлекавшейся перед свадьбой.

От кельи старицы до Вознесенского собора было несколько десятков шагов. Собор, возведенный по образу Архангельского собора, являлся усыпальницей великих княгинь и цариц. Марья шла мимо гробницы царицы Анастасии Романовой, чье имя она носила. За гробницей Анастасии тянулись надгробия других жен Ивана Грозного. Черницы шептались, что тело третьей супруги царя Марфы Собакиной сохранилось нетленным, но не из-за святости, а из-за яда, пропитавшего все члены царицы. Собакина, тоже родом из Коломны, была выбрана на смотре невест за свою красу, но прожила после свадьбы всего две недели. Царь был уверен, что Марфу отравили, как отравили двух первых его жен – Анастасию Романову и Марью Темрюковну. Среди ближних людей провели жестокий розыск, казнили лютой смертью двадцать человек, но правды не добились.