Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста

«Обманули!» – молнией полыхнуло в голове царя. На свадьбах такое частенько случалось. На смотринах родня невесты пускалась на всяческие ухищрения. Малорослым невестам подставляли под ноги скамеечки, невидимые под платьем. Хромых водили под руки свахи. Немые и глухие скрывали увечье под предлогом девичьей стыдливости. Частенько вместо старших некрасивых дочерей на смотрины приводили младших сестер или чужих пригожих девок. Только как отвенчаются и от обеда пойдут спать, увидит жених при свечах, что его жестоко обманули, век с нею жить, а всегда плакать и мучиться.

Но ведь он не смерд, не ничтожный посадский человечишко, которого всякий может обидеть. Он государь всея Руси и самодержец! Ох, не миновать кому-то из бояр немилосердной опалы! Пылая гневом, Михаил Федорович выбежал из сенника. Он увидел боярина конюшего на аргамаке, а рядом с ним нескольких бояр, пробующих на ноготь остроту тяжелого старинного меча, который обнажил конюший.

– Подмена!.. Измена! – срывающимся голосом выкрикнул царь.

Бояре бросились к царю, подхватили его под руку.

– Где крамольник?.. На кого изволишь гневаться, великий государь? – наперебой расспрашивали они.

– Кого вы, лукавые рабы, привели в сенник? – в ярости кричал царь, отталкивая бояр.

– Кому иному там быть, опричь твоей венчанной супруги благоверной царицы Евдокии, племяннице думного дворянина Василия Ивановича Стрешнева, – отозвался дружка князь Пожарский.

– Пошто Стрешнева?.. Должна быть Хлопова!.. Что вы сотворили? – в отчаянии возопил царь.

– Мне ничего не ведомо о Хлоповой, – удивился князь Пожарский. – Прости, государь, хворал черным недугом, насилу оправился за день до свадьбы. Но ведь отец Максим венчал тебя на рабе Божьей Евдокии… Нешто ты не слышал?.. Он, правда, осип и невнятно пел…

По лицу князя было видно, что он изумлен не меньше государя. А вот боярин Федор Шереметев наверняка был посвящен в заговор о подмене невесты. Он успокаивал царя:

– Все жены одинаковы! Чем в них прельститься разумному мужу? Добролепием али иными смехотворными утехами? Сие суета суетствий. Кабы не чадорождение, лучше не жениться и жить без печали. Евдокия Стрешнева, говорят, разумом не дошла, зато бодра и здорова. Родит царевича наследника тебе на радость, а нам, твоим рабам, в утешение. Евины дочки более ни к чему не надобны…

Недослушав увещеваний боярина, Михаил Федорович ударил Шереметева по щеке. Боярин пал на колени, его примеру последовали Шеин и Пожарский. Конюший на свадьбе князь Лыков, забыв свое дородство, кубарем слетел с аргамака и тоже пал ниц в сугроб. Царь пинал ногами Шереметева и выкрикивал голосом обманутого ребенка:

– На всех вас наложу опалу! Повелю предать лютой казни!

Боярин покорно переносил град ударов, нечувствительных благодаря шубе на черных с серебряным отливом лисах. Михаил Федорович скоро утомился, да и бесполезно было гневаться. «Кого казнить? – в бессильной тоске вопрошал самого себя царь. – Славных воевод князя Пожарского и Шеина? Они, поди, и не ведали о подмене! Люди ратные, дворцовым хитростям не навычны. Да и Шереметев чем виноват? Матушка велела, как ему ослушаться?» Царь остановился, отвернулся в сторону и глухо зарыдал. Пожарский подошел сзади к царю, накинул на его плечи свою шубу. Тут только Михаил Федорович ощутил, что стоит в тонкой срачице на морозе. Сквозь слезы он сказал Шереметеву, лежавшему в снегу:

– Встань, Федор Иванович!.. Прости, что не сдержал сердца… прибил тебя.

Боярин Шереметев поднялся, плача от умиления:

– Великий государь, мне ли, рабу, бысть недовольным? Твои побои мне токмо в усладу! Не зашиб ли ты свою ноженьку об меня, толстобрюхого?

Князь Пожарский осторожно приобнял царя за плечи:

– Великий государь, замерзнешь на морозе. Надобно идти к супруге.

Увлекаемый дружкой, Михаил Федорович покорно направил свои стопы к сеннику. Перед тем как войти внутрь, он попросил Пожарского:

– Возьми шубу, князь Дмитрий Михайлович. Скажи Федору Ивановичу, что завтра же пожалую ему два села за бесчестье.

В сеннике было так же холодно, как на улице. Евдокия Стрешнева забралась под толстую перину и громко чавкала. От куря верченого остались лишь обглоданные косточки, царица доедала перепечею – бараний ливер, приготовленный в бараньей сетке. Завидев царя, она проглотила последний кусок и призывно откинула перину. Царь стоял у постели, не зная, как ему поступить. Босые ноги мерзли, тело била мелкая дрожь, из носа потекло. Дрожа он холода, царь сделал шаг к теплой постели. Царица ухватила его своей сильной рукой и увлекла в горячие объятья.

Марья Хлопова проснулась рано утром. Ее томили плохие предчувствия. Стараясь не разбудить Милюкову, она оделась. Марья решила еще до начала утрени сходить в церковь, чтобы помолиться и успокоить ноющее сердце. Она толкнула дверцу кельи, но та не открылась. Толкнула второй раз – то же самое. Дверь была подперта снаружи. Марья тихо села на лавку. Предчувствия ее не обманули. Что-то должно было произойти в день их свадьбы с Михаилом Федоровичем.

Теплилась надежда, что старица Марфа на всякий случай велела запереть дверь, оберегая невесту. Марья успокаивала саму себя: «Конечно, Марфа Ивановна велела. И ключ небось положила под подушку для верности». Но сердце подсказывало, что пришла беда. Как она могла поверить, что старица Марфа согласится на их брак? Если честно, то в глубине души она всегда знала, что не бывать ее свадьбе. Во Евангелии речено: «Сего ради оставит человек отца своего и матерь и прилепится жене своей». Ни за что на свете властная старица не допустит, чтобы ее сын оставил мать и прилепился к жене. Ей нужна глупая и покорная невестка, и только на такой девице она позволит жениться сыну.

За крошечным окошком кельи, забранным толстой решеткой, забрезжил зимний рассвет. Милюкова пробудилась, зевнула во весь рот, почесалась.

– Дверь заперта, – коротко сказала Марья.

Милюкова сразу же вскочила на ноги, навалилась на дверь со всей своей недевичьей силой. Дубовая дверь заскрипела, но не поддалась. Сенная боярышня пыталась выломать решетку в окошке, но кованые прутья в два пальца толщиной не шелохнулись. Милюкова била ногой в глухую стену, кричала, звала на помощь. Осознав тщетность своих усилий, боярышня присела на лавку.

– Видать, старуха взбрыкнула. Не дает благословение венчаться. Потому и свадьбу отложили. Но государь дал обет взять тебя в жены, и старуха его не одолеет, – ободряла она Марью, но как-то неуверенно.

Подруги просидели в келье до глубокой ночи без еды и питья. Никто не откликался на их крики. Вознесенский монастырь казался вымершим. Вдруг снаружи донесся праздничный перезвон колоколов. Милюкова прильнула к оконцу, забранному решеткой. Сомнения не было, на колокольне Ивана Великого радостно звучали колокола.