Жюльетта Бенцони - Золотая химера Борджа

— Несколько слов перед отъездом в Шинон. Меня тревожит, что адрес написан рукой Ги. Скорее всего, Лиза вообразила, что Шинон — начало долгого путешествия. Так и есть! Именно об этом мне и пишет Ги! — сообщил Альдо, пробежав коротенькое письмецо. — Даже отвечать не буду, просто приеду. Сегодня у нас вторник, очередной Симплон-Орьен-экспресс отправляется послезавтра. Сейчас же закажу билет.

— В последнее время Лиза что-то очень нервничает. Уж не ждет ли она снова ребеночка… Или даже двух? — предположила госпожа Соммьер.

— Господи, спаси и сохрани! Нет! Во всяком случае, я об этом ничего не знаю! А почему вы вдруг об этом подумали?

Такое предположение не доставило ни малейшей радости главе семейства Морозини, число «три» ему казалось цифрой более чем удовлетворительной.

— Да нет, я просто так сказала. Собственно, об этом подумала План-Крепен, она позвонила твоей жене и сообщила о твоем отъезде в Шинон. Лиза ей ответила: «Я могла поклясться, что он не задержится в Париже! Всегда повторяется одно и то же: он уезжает на несколько дней куда-нибудь поблизости, а потом вдруг, даже не предупредив, оказывается где-нибудь на Камчатке!!!»

— С чего вдруг Лиза стала говорить подобные глупости? — возмутился Альдо. — Кому как не ей знать, какая у меня работа! Она и сама в ней участвовала, пока работала моей секретаршей! К тому же я звал ее с собой, предлагал приехать повидаться с вами, обновить туалеты!

— Поэтому я тебя и спросила: может, она снова в интересном положении, как принято было говорить когда-то. Просто ужас, до чего в этом интересном положении женщины становятся неинтересными и невыносимыми.

— Посмотрим. А пока отправлю ей телеграмму, чтобы не сидеть пришитым к телефону и не ждать междугороднего звонка, а потом выслушивать все эти ее обиды. Честно говоря, я хотел бы вернуться домой и застать там тишину и спокойствие.

— Хочешь, я поеду с тобой? — насмешливо осведомился Адальбер.

— Не стоит, потому что дело кончится тем, что Лиза тебя возненавидит, а меня это расстроит по-настоящему. Нет-нет, сейчас я составлю телеграмму, а Люсьен отнесет ее на почту, если вы позволите, тетя Амели.

— Ты еще спрашиваешь! Давайте сменим тему. Ты идешь завтра с нами в Оперу?

— Придется. Мы столкнулись с Уишбоуном нос к носу у ваших ворот, и мне трудно было бы уверить его в том, что меня нет в Париже.

— Так вы в самом деле хотите с ним расстаться? — поинтересовалась огорченная План-Крепен. — На вас это не похоже!

— Может быть. Но если очередное приключение будет стоить мне семьи, то я не хочу платить такую дорогую цену. К тому же мне не по душе семейство Борджа, и в особенности Чезаре, я считаю его настоящим чудовищем. Его химера меня тоже мало волнует, и, даже если бы она была выставлена на торги, я не потратил бы и гроша, чтобы ее купить.

— Даже для своего клиента? Не так давно вы собирались пуститься на ее поиски ради нашего весельчака-техасца.

— Признаю, собирался. Но после последних событий желание взять ее в руки у меня поуменьшилось. Могу поклясться, что драгоценная игрушка приносит несчастье. Она… Она мне не нравится!

И Альдо направился к маленькому столику, стоящему в углу, чтобы составить текст телеграммы.

На следующий день Опера сияла огнями, заставив отступить парижскую ночь. Подсветка оживляла фигуры фасада и крышу вокруг зеленого купола, а высокие окна сияли, как расплавленное золото. На мостовой останавливались автомобили один другого роскошнее, из них выходили дамы в сказочных туалетах и дорогих мехах, мужчины в черных плащах и белых кашне, накинутых на фраки, с непокрытыми головами или в атласных шапокляках. Великолепная лестница с мраморными статуями и золотыми светильниками в виде опаловых шаров, по обеим сторонам которой выстроились гвардейцы в парадной форме, казалось, вела прямо в рай. По ней медленно поднимались избранные, облаченные в искуснейшие изделия портных, скорняков и ювелиров. Аристократические фамилии знаменитых когда-то высочеств соседствовали с финансовыми королями, известными адвокатами и модными звездами. В красной с золотом зале самые хорошенькие и самые нарядные женщины усаживались в первом ряду обитых пурпурным бархатом лож, которые благодаря их присутствию сразу становились похожими на сверкающие чудными дарами корзины, так что глаза разбегались, не зная, куда смотреть. Жемчуга, рубины, изумруды, сапфиры в окружении сверкающих бриллиантов играли и переливались повсюду. В этот вечер президент Республики господин Альбер Лебрен с супругой и посол Соединенных Штатов с супругой собирались слушать Лукрецию Торелли, знаментое итало-американское сопрано, в ее самой прославленной роли Виолетты в опере Верди «Травиата». Этот спектакль был своеобразным реваншем Жака Буше, директора Оперы, который кипел негодованием против французских певиц, и в частности Лили Понс, покинувших родную страну, соблазнившись американскими долларами.

С помощью тех же самых долларов Корнелиус Уишбоун абонировал одну из двух самых просторных лож возле сцены, где были приготовлены не только романтические букеты для дам, но и шампанское с икрой для улучшения настроения всех приглашенных. Гости прибыли, и Корнелиус в черном фраке безупречного покроя с гарденией в петлице встретил их сияющей улыбкой. Он был вне себя от радости. Газеты все чаще и чаще называли его имя рядом с именем певицы, и мало-помалу он приобретал статус жениха. Сейчас он светился какой-то детской радостью. Его состояние оказалось заразительным, просветлел даже озабоченный Альдо, хотя вечер этот был для него исполнением докучного долга, который он взвалил на себя ради симпатичного ему человека, не желая омрачать его праздник. Он уже доставил Корнелиусу неприятность, сообщив еще днем, что, по его мнению, поиски химеры равны по трудности двенадцати подвигам Геракла.

Уишбоун отреагировал на его слова философски:

— Не берите в голову. Сделайте, что сможете, а не получится раздобыть штучку, я снова потихоньку навещу мадемуазель Туссен. Представьте себе, благодаря невероятному везению ей удалось достать необходимые для химеры камни. Я даже думаю, не пойти ли мне к ней завтра и не заказать ли ее немедленно?

— А что, если благодаря еще более невероятному везению найдется подлинник?

— Ничего страшного, я куплю и его… На случай, если божественная Лукреция одну потеряет или ее вдруг украдут.

Разговор на этом закончился, и Альдо внезапно почувствовал, что невероятно устал. Если честно, химера была ему не по душе, и необходимость возиться с ней его тяготила. Собираясь в театр и заканчивая одеваться, Альдо с удовольствием думал о том, что завтра в тот же час он будет спокойно ужинать в вагоне-ресторане, а каждый поворот колеса будет приближать его к лагуне, любимой жене и ребятишкам, словом, к тем, без кого его жизнь не была бы чудом.