Жюльетта Бенцони - Золотая химера Борджа

Гром аплодисментов вскочившего на ноги зала спас Альдо от безумного шага: он готов был схватить Полину за руку и увести ее… куда, он и сам не знал, но туда, где они будут одни и смогут любить друг друга так, как им обоим хотелось… Но вспыхнувшая люстра прогнала наваждение.

— Замечательно! — высказала свое одобрение госпожа де Соммьер. — Эта Лукреция Торелли действительно изумительная певица. Мне еще не приходилось встречать такой чудный голос, такое виртуозное владениеи им и такую красоту, слитые воедино. А вы что скажете, Адальбер?

Адальбер, все еще находясь во власти нахлынувших эмоций, вздохнул:

— У меня нет слов, это что-то невероятное…

Уишбоун, тоже в экстазе, проговорил:

— Пойду ее поздравлю. Хотите со мной? Или предпочитаете дождаться конца спектакля? Мы поужинаем с ней вместе! Я заказал столик в «Кафе де Пари».

Корнелиус едва не дрожал от желания оказаться рядом со своей обожаемой звездой и, не ожидая ответа, чуть ли не бегом покинул ложу.

— Что это с ним, право? — недовольно пробурчал Адальбер. — Я тоже собрался с ним пойти…

— Похоже, что и ты подхватил опасный вирус, — насмешливо заметил Альдо. — Наберись-ка лучше терпения. Тебя ждет ужин в ее обществе. Это куда лучше, чем мешать певице в уборной, когда ей нужно переменить костюм, поправить прическу и сосредоточиться перед вторым актом. Не забудь еще, что Уишбоун считает ее своей невестой. При условии, конечно, что подарит ей пресловутую химеру. Мне кажется, что в случае химеры Корнелиус обольщается и принимает желаемое за действительное. А тебе, мой дорогой, напоминаю, что у тебя нет сокровищ фараона, которые ты мог бы рассыпать у ног этой дивы.

— Очень мило напоминать мне о скудном кошельке ученых, а я ведь считаю тебя чуть ли не братом…

— Довольно пикироваться, — прервала их госпожа де Соммьер. — А если хотите знать мое мнение о нашей чудо-певице, то поверьте моему опыту: она прекрасно знает, чего хочет. Но вряд ли ее избранником станете вы или ковбой миллиардер. Так подсказывает мне интуиция. Войдите! — повысила она голос, услышав стук в дверь ложи.

Ко всеобщему удивлению, в ложу вошел Оттавио Фанкетти, сияя улыбкой, но с печалью в глазах. Теперь настал черед Полины Белмон нахмурить брови.

— Зачем вы пришли сюда, Оттавио?

— Я бы очень хотел быть представленным этим дамам, поскольку они ваши друзья…

— Ну что ж… Хорошо. Почему бы и нет? Дорогая маркиза, представляю вам графа Оттавио Фанкетти. А вы, граф, теперь можете поздороваться с госпожой маркизой де Соммьер, тетей князя Морозини, с которым вы уже знакомы, и с мадемуазель дю План-Крепен, ее кузиной.

После взаимных приветствий — со стороны Альдо весьма прохладных — неаполитанец поклонился обеим женщинам с самой обворожительной улыбкой и поделился своим пламенным желанием получить самое ничтожное местечко в этой наиприятнейшей ложе.

— Я там чувствую себя таким одиноким и сам себе кажусь статистом в униформе. И потом, дорогая Полина, вы знаете, как я несчастен вдали от вас…

— Привыкайте понемногу к моему отсутствию, — засмеялась она. — Я не собираюсь всю жизнь провести в Париже. Мне очень не хватает моей мастерской, моих близких и друзей.

— Кстати, как себя чувствует ваша Хэлен? — поинтересовался Альдо.

— Все в том же положении. Ни лучше, ни хуже, и не стану скрывать, что меня это мучает. Честно говоря, я не знаю, что делать.

— Если вы позволите, дорогая Полина, я дам вам совет, — заговорила тетя Амели. — Пора отправляться домой и жить своей жизнью. «Риц», конечно, приятная гостиница, но никогда не сравнится с домом, который мы выбрали себе сами или наши предки выбрали для нас.

— Но бросить Хэлен…

— С чего вы решили, что она будет брошена? Мы никуда не уезжаем. Она к тому же под наблюдением комиссара Ланглуа. Как только Хэлен очнется, его немедленно предупредят, и, можете не сомневаться, он тут же позвонит нам, а мы известим вас. Впрочем, я уверена, что комиссар сам телеграфирует вашему брату. Пять дней на море не…

— Не то что море выпить, — пошутил Адальбер. — Я тоже никуда не уезжаю и думаю, нам не составит большого труда получить разрешение навещать мисс Адлер и следить, чтобы она ни в чем не нуждалась. Доверьтесь совету маркизы: возвращайтесь домой и живите привычной жизнью. Мисс Адлер остается в надежных руках.

— Вы настоящие друзья, каких нечасто встретишь, и я бесконечно вам благодарна! А вы, Альдо, что мне посоветуете?

— Можно ли что-то добавить к сказанному? Но если будет нужда во мне, я тут же приеду. Венеция от Парижа совсем недалеко.

— Сколько времени вы пробудете в Париже?

— Завтра уезжаю. К сожалению, — с горечью ответил Альдо.

Антракт близился к концу.

— Так вы не найдете мне местечка? — плаксиво осведомился Фанкетти.

— Нет, конечно, — смеясь, ответила Полина. — Вам будет гораздо удобнее в вашем мягком кресле, потому что здесь все места заняты. Увидимся завтра.

— Хорошо! Мое почтение, медам, я ухожу с печалью.

Фанкетти переступил порог, столкнувшись с озабоченным Уишбоуном.

Встреча с итальянцем не улучшила его настроения.

— Что здесь понадобилось этому типу?

— Это знакомый госпожи Белмон, он пришел поздороваться с нами, — сообщила маркиза де Соммьер.

— Вот оно что! Не знаю почему, но лицо этого типчика мне не нравится. В Нью-Йорке он постоянно таскался за Лукрецией. А вот от нее у меня плохая новость: наша дива отказалась от ужина в «Кафе де Пари».

— Почему? — поинтересовался Адальбер, искренне расстроившись. — Ей не нравится этот ресторан?

— Ресторан ей нравится, не в этом дело. После спектакля я отведу вас к ней, и она сама вам скажет, как огорчена, отказываясь от ужина. Дело в том, что у нее совсем нет аппетита, она устала и даже кашляет.

— Не стоит так беспокоиться из-за кашля, — улыбнулась маркиза. — Она входит в роль. Кашель должен быть ужасным, когда она будет умирать на наших глазах.

Зал снова погрузился во тьму, оркестр исполнил небольшую прелюдию, занавес поднялся, открыв взорам зрителей освещенную солнцем гостиную в загородном доме в предместье Парижа.

Торелли наедине со своим возлюбленным казалась еще более юной, чем в первом акте. Девичье платье из белого органди в мелкий цветочек, в руках капор с бантами, который она сняла, вернувшись из сада. Вновь воцарилось волшебство.

Искоса взглянув на Адальбера, Альдо понял, что он блаженствует.

Сложив руки на коленях, наклонившись вперед, он не сводил глаз с певицы, и на губах его блуждала счастливая улыбка, которая говорила о многом.

«Похоже, опять влюбился! И только бог знает, чем это нам грозит!» — не без опаски подумал Морозини, и сердце его сжалось.

Альдо слишком хорошо помнил историю с Алисой Астор. Его друг целиком подпал под власть этой эгоистичной и бесчувственной женщины, которая мало чем отличалась от своей матери Авы, возможно, самой опасной женщины на свете, потому что удивительная красота сочеталась в ней с черствым злым сердцем и непомерным эгоцентризмом. Эта любовь дорого обошлась Адальберу. По счастью, египетские приключения прошлой весны, когда они были заняты поисками неизвестной царицы, принесли его другу совсем другие переживания. Он погрузился в возвышенную сферу мечты, духовную, а не чувственную, и Альдо надеялся, что этот опыт послужит для Адальбера надежным убежищем и убережет от роковых страстей. Однако, наблюдая за ним сейчас, он уже не был в этом уверен. А зная репутацию Торелли, опасался самого худшего.