Жюльетта Бенцони - Золотая химера Борджа

Душевное волнение Адальбера не прошло незамеченным и для Полины.

Начиная с плавания на «Иль-де Франс» и кончая пакетботом «Сизонс» из Ньюпорта, она так же, как и Альдо, следила за выпавшими на долю египтолога переживаниями из-за безумной Алисы Астор, вообразившей себя новым воплощением супруги фараона. Отдавая должное красоте, голосу и таланту Торелли, Полина терпеть ее не могла из-за несносного характера, и как верный друг Адальбера, с опасением следила, как он подпадает под ее чары. Что до Мари-Анжелин, то она просто превратилась в воплощенную скорбь: с прошлого года она увлеклась Адальбером и теперь, поднимая на него глаза, взирала с такой горестью, с какой еще ни на кого никогда не смотрела.

Полина обернулась, надеясь встретиться глазами с Альдо. Ее желание мгновенно исполнилось, поскольку Альдо не сводил с нее глаз. Легким движением подбородка она указала ему на Адальбера, и он ответил ей безнадежным пожатием плеч. Полина поманила Альдо, и он наклонился к ней.

— Вы непременно должны уехать завтра? — шепотом спросила она.

— Вы же знаете, у меня очень много неотложных дел, которые я не могу перекладывать на помощников.

— Жаль, очень жаль. Наш Адальбер лишится последней опоры. Сколько еще времени пробудет эта женщина в Париже?

— Понятия не имею. Вы хотели бы, чтобы я пробыл здесь до ее отъезда? Это ничему не поможет. Если он захвачен всерьез, он будет следовать за ней всюду, как верный пес. Или они с Уишбоуном убьют друг друга. Думаю, нам остается только молиться.

— В любом случае, — вздохнула госпожа де Соммьер, которая слышала их разговор, — бойся не бойся, а беды не миновать.

Во время второго антракта никто не двинулся с места. Корнелиус угощал своих гостей шампанским и тостами с икрой, что не помешало им вдвоем с Адальбером, составив восторженный дуэт, восхвалять на все лады очарование, красоту и талант певицы. Маркиза в конце концов устала от их восторгов.

— Ну, где же ваша вежливость, господа? Мы пришли послушать замечательную певицу, согласна, но это вовсе не значит, что нужно говорить только о ней! Мы все здесь, и у всех у нас есть уши, чтобы отдать должное ее таланту.

— Я прошу прощения, — проговорил Корнелиус, — но ведь вы не можете не признать, что перед нами великолепная артистка!

— Я признаю все, что вы пожелаете, если вы мне нальете еще шампанского! Оно тоже великолепное!

И разговор наконец переключился на другую тему… Но Адальбера, погрузившегося в экстатическое состояние, это не коснулось.

Завершился четвертый акт, несчастная Виолетта отдала богу душу, и наступил долгожданный миг: Уишбоун повел своих друзей за кулисы поздравить и поблагодарить героиню вечера.

Выйдя в коридор, они окунулись в толпу восторженной публики, но, очевидно, у американца был особый дар прокладывать себе дорогу, потому что он сам и его гости, к которым поспешил присоединиться Фанкетти, не вызывая особых возражений, ловко продвигались в нужном направлении. И вот перед ними заветная дверь, которая открылась и закрылась. Не вошла в нее только Мари-Анжелин. Она заявила, что умирает от жары, и опустилась на табурет в коридоре, предназначенный для дежурного пожарника.

Уборная — не сомневайтесь, самая роскошная — напоминала сейчас оранжерею, столько в ней было цветов, в основном роз и камелий, а на туалетном столике перед овальным зеркалом в раме из электрических лампочек лежали разнообразные коробочки и ларчики. Примадонна, успевшая сменить ночную рубашку последнего акта на изящный городской костюм, приняла своих гостей стоя. Вблизи, еще в сценическом гриме, который придавал ей бледности и выделял чудные темные глаза, она уже не казалась такой юной, но красота ее ничуть не померкла. Торелли засверкала ослепительной улыбкой, когда Уишбоун представил ее маркизе де Соммьер, и с благодарностью приняла ее искренние похвалы. Более сдержанная улыбка была обращена Полине, но, когда пришел черед поклониться Альдо, лицо дивы стало холодным и замкнутым.

— Какая честь для меня, что князь Морозини навестил меня. Я и надеяться не могла на такое чудо.

Ее сухой резкий тон неприятно поразил добродушного Корнелиуса, и он поспешил ответить:

— Что вы такое говорите, мой добрый прекрасный друг? Разве вы никогда не встречались?

— Представьте себе, что нет! Когда я пела «Тоску» в «Ла Фениче» и пригласила князя прийти на мой спектакль, он ответил мне грубостью.

— Пригласили? — невольно возмутился Альдо. — Записка, которую я получил, содержала вовсе не приглашение, а требование и даже приказ явиться в театр совсем по другому поводу. Но приказной тон не для меня.

Он едва поклонился и уже повернулся, чтобы уйти, но огорченный Корнелиус схватил его за рукав.

— My God! Да что тут происходит? Князь, подождите! Разве не вы, милый мой добрый друг, посоветовали мне обратиться к князю, расхваливая его познания в обасти антиквариата?

— Разумеется, я. Когда мне нужен поставщик, я всегда выбираю лучшего. Хотя, к сожалению, он оказался не на высоте. Сколько еще времени я буду ждать свою химеру?

— Вашу химеру? Не думаю, что у вас есть право владеть ею.

— А право наследования? Вы будете его отрицать? Я происхожу от Чезаре Борджа и его сестры Лукреции. Где вам знать, что мой дальний предок — то самое «дитя Рима», тайну которого не разгадали до сих пор!

— Тайну, кто именно его отец: Чезаре Борджа или папа Александр? Какая разница, если в обоих случаях речь идет об инцесте. Действительно, вам есть чем гордиться.

— Он был воспитан в Риме как принц.

— Да будь он коронован императором, стал бы королем или папой, в моих глазах ему это ничего бы не прибавило. У меня нет намерения терять и дальше мое драгоценное время. Имею честь, мадам!

Морозини отвесил прощальный поклон, но Корнелиус чуть ли не со слезами на глазах вцепился в него.

— Вы же не оставите меня? Нет? Вся моя надежда только на вас! В ваших руках мое счастье.

Альдо сочувственно ему улыбнулся и положил руку на плечо:

— Дорогой мой Корнелиус, поверьте, если бы я был уверен, что способен обеспечить вас счастьем, я бы продолжал поиски вопреки всем обстоятельствам, но давайте посмотрим правде в глаза. Эта женщина не собирается выходить за вас замуж, что бы вы ей ни подарили. Вы можете себе вообразить, что она откажется от огней рампы, от славы и погребет себя в глуши Техаса? Ее красота — ловушка, одна из самых опасных, какие только готовит ад.

— А тебе не кажется, что ты сильно преувеличиваешь? — возмутился Адальбер, слушая разговор со все возрастающим негодованием.

Вмешательство друга рассердило Альдо.

— А тебе не кажется, что ты вмешиваешься в чужой разговор?

— Господа! — подала голос маркиза, стукнув об пол тростью. — Мы здесь достаточно повеселились. Довольно! Проводи нас, Альдо.