Кэтрин Смит - Будь моим этой ночью

— Пожалуй, маловато для шестисот лет.

Шапель тоже улыбнулся, хотя Прю и не могла этого видеть.

— Пожалуй. Поверишь ли ты, если я скажу, что тут особо нечего рассказывать?

— Да.

В ответ на ее дерзкое замечание у него вырвался смешок:

— Вот плутовка. И что же еще тебе угодно знать?

— Ты был близок со своими родными?

— Да, очень. — Он и сейчас хорошо помнил их лица, хотя с тех пор прошли века.

Тут глаза Прю открылись, и Шапель заметил в них печаль.

— Наверное, тебе было больно видеть, как они страдают и умирают.

— Да. — Он не собирался ей лгать. — Но тем более удивительно было наблюдать, как все новые и новые поколения вступали в жизнь и взрослели за ними следом.

— И тебе становилось от этого легче?

— В то время — нет, однако с годами боль ослабевает. Сейчас я вспоминаю о них только с нежностью.

— Но ты сам мне говорил, что видеть, как твои близкие уходят из жизни, было для тебя одним из самых тяжких испытаний.

— Да, верно. Эта боль предназначена для нас, Прю, а не для тех, кто уже покинул этот мир. Она должна ослабнуть со временем, иначе может довести до безумия.

Похоже, его ответ на какое-то время принес покой в ее душу. Прю умолкла, размышляя над его словами. Возможно, не стоило быть с ней столь откровенным, ведь это могло сделать мысль о превращении в вампира еще более привлекательной в ее глазах. Прю не понимала всех последствий подобного шага. Все, что она видела, — это возможность избежать смерти. Впрочем, разве не о том же думал сам Шапель, когда впервые обнаружил Чашу Крови?

— Ты боишься смерти?

Либо она умела читать мысли, либо их в ту минуту занимало одно и то же.

— Иногда, — признался он. — В то утро, когда я принес тебя из погреба, меня мучил страх, что я могу умереть прежде, чем представится случай увидеть тебя снова.

Его слова вызвали слабую улыбку на нежных губах Прю:

— Я тоже боялась, что умру прежде, чем снова увижу тебя. Я не боюсь умирать. Просто не хочется, чтобы это случилось так скоро.

Шапель не мог ничего придумать, чтобы утешить ее. Вместо этого он вынул последнюю шпильку из ее волос и провел пальцами по густым прядям, расплетая их до тех пор, пока кудри не рассыпались по его бедрам, ниспадая на софу.

Прю прикрыла глаза:

— Мм… Как приятно!

Шапель не спеша продолжал свое занятие, массируя Прю голову. Она вздохнула, когда он принялся выводить кончиком пальца круги у нее на лбу.

— А каким ты был в молодые годы?

Выражение «молодые годы» значило для него теперь нечто совершенно иное, чем когда-то.

— Ты имеешь в виду, когда я еще был человеком?

Не открывая глаз, Прю пожала плечами:

— Как тебе угодно.

Шапель задумался на мгновение, вспоминая себя в те времена.

— Импульсивным. Своевольным. Высокомерным.

— В самом деле?

— Почему ты так удивлена?

Она снова пожала плечами, слегка подтолкнув его локтем в бедро.

— Потому, что сейчас, глядя на тебя, ничего подобного не скажешь.

Неужели?

— Вполне возможно, я таким и остаюсь, только проявляются эти качества по-другому.

Ее губы изогнулись в доброй улыбке:

— Я этого не вижу.

— Все дело в вечной задумчивости. Она скрывает все остальное.

— Ты заставляешь меня смеяться.

Шапель широко улыбнулся. Прю обладала способностью говорить такие вещи, которые он никогда не слышал от других. Никто и никогда не находил его забавным.

— Если бы это зависело только от меня, ты бы смеялась не переставая.

— Но если я не перестану смеяться, у нас больше ни на что не останется времени.

Шапель почувствовал жар в крови, едва до него дошел смысл ее слов.

— Ничего, мы найдем выход.

Взгляд Прю, прикованный к нему, смягчился. Он сделает все от него зависящее, чтобы темные круги у нее под глазами как можно скорее исчезли.

— Ты тоскуешь по Мари?

Мари по-прежнему оставалась для Шапеля болезненным воспоминанием, с которым было связано чувство вины. Но тосковать по ней?

— Я не уверен.

Ее тонкая бровь изогнулась.

— Я думала, тут хватит простого «да» или «нет».

— Вот как? Что ж, в таком случае — да, иногда. — Вряд ли его ответ был исчерпывающим, зато честным.

— И ты сожалеешь?

— О чем? О Мари или о моей жизни в целом?

— Обо всем.

Так часто, что он уже потерял счет.

— Я очень сожалею о Мари и еще больше о своей жизни, но ведь в том и состоит ее суть, не так ли?

Уголки губ Прю дернулись:

— Мне еще никогда не приходилось наблюдать галльскую невозмутимость.

Шапель усмехнулся:

— Не уверен, что ты хочешь от меня именно этого.

— Только правду.

Но в его словах и не было ничего, кроме правды.

— Когда я говорю тебе правду, ты тут же просишь меня о большем.

Все следы веселья исчезли с лица Прю.

— Пожалуй, мне хотелось бы знать, действительно ли игра стоит свеч.

— О чем ты?

— Выпить из Чаши Крови. Стать вампиром. — Прю нахмурилась, а Шапель между тем принялся разглаживать ее морщинки кончиком пальца. — Скажи, ты бы сделал это снова, будь у тебя выбор?

Инстинкт подсказывал ответить «нет», но почему-то Шапель не мог этого сделать. Если бы он не стал вампиром, выпив из Чаши Крови, его бы здесь не было. Он не сидел бы в теплой и уютной библиотеке рядом с этой удивительной женщиной. Он обратился бы в прах столетия назад, умерев от яда на кончике лезвия или от старости.

Конечно, он мог бы жениться на Мари, но принесло бы это счастье им обоим? Шесть столетий опыта подсказывали, что Шапель был не тем человеком, который мог дать Мари то, что ей было нужно, — а она, в свою очередь, была не той женщиной.

— Да, — ответил Шапель. — Я бы сделал то же самое снова.

Прю слабо улыбнулась:

— Это все, что я хотела знать.

Шапель всмотрелся в глаза Прю, пытаясь понять образ ее мыслей, однако для этого явно потребовалось бы несколько столетий, которых у Прю не было.

— Как действуют твои клыки?

Шапель уже не раз находил ее вопросы детскими, и этот случай не стал исключением.

— Они выдвигаются, как у змеи.

— Ты можешь высунуть их сейчас?

— Да.

— Покажи.

Шапель исполнил ее просьбу, надеясь, что не слишком ее напугал. Прю наблюдала за ним со смешанным чувством удивления и восхищения. Затем она подняла палец и слегка нажала на один из клыков.

— Так вот каким образом ты меня укусил.

Усилием воли Шапель убрал клыки.

— Да.

— Мне бы хотелось иметь такие же.

— Зачем?

— Чтобы я могла стать частью тебя — подобно тому, как ты стал частью меня.

У него разрывалось сердце.

— Да, Прю, ты — часть меня. — Он был едва в силах говорить, до такой степени перехватывало горло. — И всегда ею останешься.

Прю коснулась похолодевшими пальцами его подбородка. До чего же хрупкой и болезненной она выглядела!