Кэтрин Смит - Будь моим этой ночью

Шапель овладевал ею, с каждым новым выпадом отодвигая Прю все дальше в тень и прижимая ее к гладкому камню стены. Наконец он накрыл ее рот своим, заглушив все возгласы и стоны.

Его руки обхватили ее зад, пальцы впились в мягкую плоть, пока она стонала в его объятиях. Ее бедра плотно сомкнулись вокруг него, то поднимаясь, то опускаясь, давая ему насытиться соками ее тела. Шапель позволил Прю контролировать их движения, пока их обоих не охватил трепет невыразимого наслаждения.

Боже, что за удивительная женщина! Он прожил многие века, однако не встречал никого, подобного ей — бесстрашная, но вместе с тем уязвимая, сильная, но женственная. Она приняла его таким, как есть, и получала удовольствие именно от тех его качеств, которые делали его больше чем просто человеком. Прю почти все время оставалась с ним рядом, и все же у него не возникало ощущения, будто она пытается навязать ему себя. Она не хотела его менять.

Она просто хотела, чтобы он изменил ее.

Нет, он не будет об этом думать. Только не сейчас. Бог свидетель, Шапель и сам этого хотел. Мысль о том, чтобы провести вечность рядом с Прю, посещала его все чаще и чаще, однако он не станет обрекать свою прекрасную возлюбленную на вечное проклятие.

Разумеется, Прю не стала упоминать об этом снова, однако Шапель понимал, что она все равно не забыла их разговор. Если они не будут осторожны, то один из них в конце концов полюбит другого, и тогда разлука станет для обоих еще тяжелее. Шапель сознавал это, однако не собирался покидать Прю, пока в том не возникнет крайней необходимости. Было ли это эгоизмом с его стороны? Да, черт побери! Заботило ли его это? Нисколько.

Прю подводила его раз за разом к самой границе экстаза, пока у него на лбу не выступил пот, а тело не напряглось до предела. Шапель начисто забыл и о дворце, и об охранниках, и о холодном ночном воздухе. Ничто не имело сейчас значения, кроме Прю — ее вкуса у него на губах и ее тела вокруг него.

Она также была близка к разрядке — он чувствовал это по напряжению в ее ногах и участившимся движениям. Это было уже выше его сил — ведь он и так ждал слишком долго. Держа ее за бедра, Шапель взял инициативу на себя, двигаясь глубоко внутри Прю, и пока томительно-сладкое ощущение давления нарастало между его ног, движения сделались резче. Прю крепко обхватила руками его шею и простонала в знак одобрения.

Выгнув бедра, Шапель едва не приподнялся на цыпочки, чтобы сделать последний выпад. Ноги Прю застыли на месте, а спина выгнулась дугой, когда она, достигнув вершины блаженства, чуть ли не прокричала об этом ему в рот.

Ее оргазм стал последней каплей, заставившей Шапеля потерять над собой контроль. Одно яростное движение — и вот он уже устремлялся вслед за ней по спирали в бездонную пучину, пока по его телу пробегали волны неописуемого наслаждения. Слава Богу, что их губы все еще оставались слитыми в поцелуе, иначе Шапель непременно дал бы знать стражникам об их присутствии — если только он уже не сделал этого раньше.

Проходили минуты, а они все еще стояли, обнявшись и чувствуя на щеках теплое дыхание друг друга. Наконец Шапель медленно высвободился из ее объятий и осторожно опустил Прю на землю, после чего принялся заправлять рубашку в брюки.

Все еще нетвердо держась на ногах, она рассмеялась — довольным, гортанным смехом:

— Не могу поверить, что нам это удалось.

— Кто здесь?

Теперь уже настала очередь Шапеля рассмеяться, когда один из стражников дворца направился в сторону угла, где они прятались. Еще несколько мгновений, и он, без сомнения, их увидит.

Прю тут же выступила вперед, прижавшись поудобнее к Шапелю и снова крепко обхватив его руками.

Когда стражник достиг угла, они уже летели в сторону дома.

Она умирала.

Прю уже давно научилась смотреть в лицо неизбежности собственной смерти. Еще с тех пор как достигла возраста, в котором могла понять сущность смерти, она знала, что ей, как и любому другому человеку, рано или поздно придется уйти. Доктора просто объяснили ей, что это произойдет раньше, чем она предполагала. А растущая опухоль в нижней части живота доказывала, что это и впрямь должно было случиться очень скоро. Время, отведенное ей на земле, было на исходе, как и нынешний век. Прю сомневалась, что ей суждено увидеть зарю нового, двадцатого столетия. В действительности она не была уверена даже в том, что в этом году ей посчастливится украшать елку на Рождество.

Все эти мысли, приходившие ей на ум, казались на удивление будничными. Не было смысла отрицать правду, но даже правда не могла помешать Прю мечтать о лучшей доле — о чудодейственном средстве, которое позволит ей прожить нормальную жизнь рядом со своей семьей и Шапелем. Раз уж она собиралась быть честной с собой относительно своей смертной участи, стоило проявить такую же откровенность и во всем остальном.

Она хотела жить — в большей степени ради Шапеля, чем ради семьи. Но не поступала ли Прю дурно? Не было ли грехом представлять себе, как он придет к ней и даст ей кровь, как она однажды дала ему свою, и превратит ее в бессмертное создание, подобное себе?

Но что могло быть дурного в желании провести вечность рядом с человеком, которому она отдала свою девственность? С человеком, которого она любила.

Принять последнее ей оказалось, пожалуй, даже труднее, чем свою собственную печальную судьбу. Да, Прю любила человека, который будет существовать еще долго после того, как она покинет этот мир. Человека, рожденного за много веков до нее. И даже если бы она хотела иметь детей, он никогда не смог бы дать их ей. Умом Прю понимала все это, но ничто не имело для нее значения. Всякий раз, когда она думала о Шапеле, она думала не о вампире, но о человеке, которому доставляло такое удовольствие вызывать улыбку у нее на лице и который не обращался с ней как со стеклянной. Шапель заставлял ее чувствовать себя особенной — единственной женщиной в мире.

И она будет любить его всегда — кем бы он ни был.

Прошла уже неделя с тех пор, как они занимались любовью у Букингемского дворца, а Прю до сих пор улыбалась при мысли об этой ночи. Шапель будет помнить о ней еще очень долго, возможно даже, целую вечность. И у них останется немало таких воспоминаний о времени, проведенном вместе.

Шапель так старался удовлетворить любой каприз Прю. Он давал ей все, чего бы она ни пожелала, стоило лишь попросить. Иногда по ночам они летали — летали! — в другой конец страны, чтобы познакомиться с какой-нибудь частью английской культуры, о которой Прю не знала, а иногда предпочитали держаться поближе к усадьбе, катаясь на отцовском «даймлере». Прю уже неплохо выучилась водить машину, и даже сам Шапель так считал. Ему уже не приходилось напоминать ей о необходимости сбавить скорость или внимательнее следить за дорогой.