Жюльетта Бенцони - Рубин королевы

– Потому, что там – всего лишь прах, а мне важна только жизнь! Ваш покорный слуга, сударь! Зовут к ужину, и нам больше нечего друг другу сказать. Дорогой мой герцог, я пойду с вами, – добавил он, заботливо склоняясь к лысому черепу господина с Золотым Руном, который, казалось, стоя спал.

Маркиза смотрела им вслед, пока они не скрылись в толпе гостей.

– Что за непроходимый глупец! – вздохнула она. – Несчастны королевы, вынужденные жить среди подобных людей! А этого даже не извиняет то, что он, насколько мне известно, принимает себя за Дон Кихота, Он просто одержим хронической курсилерией!

– Курсилерия? Это что такое?

– Что-то вроде снобизма. Быть «курси» – значит быть напыщенным, претенциозным, чопорным, но, тем не менее, иметь манеры, выходящие за рамки буржуазного понимания респектабельности. Наш Манрике и правда из хорошего древнего рода, но не самого высокого происхождения, поэтому он с истинным благоговением относится к каждому, кто носит герцогский, княжеский титул или – тем более! – корону...

– Однако мой титул, по-видимому, не произвел на него особого впечатления?

– Потому что вы иностранец. Беднейший идальго имеет в его глазах большую цену, чем английский лорд или французский принц. А уж что касается этих последних, он ни на минуту не забывает, что наши короли – из Бурбонов. Ладно, покончим с этим, предложите мне руку – вы мой сосед по столу – и пойдемте ужинать, иначе вы опять привлечете к себе внимание.

В половине первого ночи Альдо пешком возвращался в отель «Андалусия». Идти было совсем недалеко, а прекрасная ночь так и манила прогуляться.

Однако в ячейке для почты его ожидал крайне неприятный сюрприз: комиссар полиции Гутиерес приглашал князя Морозини явиться назавтра к десяти утра. Положительно, ему на роду написано посещать полицейские участки во время каждой своей поездки за границу: после Парижа в Лондоне, после Лондона в Зальцбурге и вот теперь – в Севилье. Не говоря уж о подобных визитах в собственной стране.

«Надо будет как-нибудь на досуге написать сравнительную монографию», – подумал Альдо, с наслаждением вытягиваясь на постели. Приглашение в полицию не встревожило его: разве донья Ана не сказала, что власти желают побеседовать с каждым из гостей? И разве в его жизни не было случая, когда отношения с полицейским переросли в крепкую дружбу: именно такая дружба связывала князя и его друга Адальбера с Гордоном Уорреном из Скотленд-Ярда.

Однако, едва войдя на следующий день в кабинет комиссара Гутиереса, Морозини понял, что на приятельские отношения рассчитывать не приходится. Полицейский удивительно напоминал раздразненного быка – огромная голова с прилизанными блестящими волосами, черными почти до синевы, красное лицо, такая же черная, как волосы, остроконечная бородка, на массивный лоб падает завиток. Картину: дополнял весьма презрительный и властный взгляд темных глаз. Словом, если добавить ко всему этому торс с квадратными плечами, возвышающийся над заваленным бумагами столом, и громадные ручищи, получалась фигура, которая производила изрядное впечатление на того, у кого совесть нечиста.

Окинув критическим взором высокую и элегантную фигуру вошедшего, этот тип что-то буркнул, потом, сверившись с записью, которую немедленно накрыл широкой ладонью, спросил:

– Вас зовут... Морозини?

– Действительно, это моя фамилия, – ответил Альдо, спокойно усаживаясь на стул для посетителей и заботливо поправляя складки брюк.

– По-моему, я не предлагал вам сесть!

– Простая забывчивость с вашей стороны, так я думаю, – сладким голосом предположил Альдо. – Но теперь все улажено? Если я правильно понял, вы бы хотели выслушать мое мнение о краже, жертвой которой стала позавчера госпожа герцогиня Мединасели в Каса де Пилатос.

– Вот именно. И я уверен, что вы можете сообщить мне интереснейшие вещи.

Морозини вопросительно поднял бровь.

– Не очень понимаю, какие, но спрашивайте.

– О-о, проще простого: извольте сказать мне, где сейчас находится украденная картина.

Допрашиваемый вздрогнул и нахмурился.

– Откуда мне знать? Не я же взял ее...

Гутиерес попробовал придать своей физиономии хитрое выражение, которое к ней совершенно не подходило.

– Это мы еще поглядим. У меня сильное подозрение, что вы и на самом деле не сможете точно сказать, где сейчас портрет королевы Хуаны. Я предполагаю, что, спустившись по Гвадалквивиру, он сейчас движется в направлении Африки или в любом другом и что обыск вашего номера в «Андалусии» ничего не даст.

– Иными словами, вы называете меня вором, причем без малейших доказательств!

– Не беспокойтесь, они у нас очень скоро появятся. Кое-кто утверждает, что именно вы похитили картину, а кроме того, один из слуг видел, как вы уходили из Каса де Пилатос в самый разгар праздника.

– Но это смешно! Я следовал за дамой...

– А слуга ее не видел; это, впрочем, не означает, что ее не было в действительности и что она не могла унести картину, спрятав ее под платьем. Вынутый из рамы портрет занимает не так уж много места, а это был маскарад, на дамах были широкие юбки...

– Я вышел, это и впрямь так, и я шел за дамой, это тоже правда... Но лучше мне поговорить об этом с герцогиней. Мне кажется, вы неспособны понять, что со мной случилось вчера. А она поймет.

– Скажите еще, что я полный идиот! И перестаньте ерзать, Морозини, – не выкошу, когда передо мной вертятся!

– А я не выношу, когда со мной разговаривают, как с рецидивистом и когда ко мне относятся без Должного уважения: я не Морозини, во всяком случае – для вас! Я князь Морозини, и вы можете называть меня «ваша светлость» или хотя бы просто «князь». Добавлю, что я прибыл в этот город по приглашению его величества короли Альфонса XIII и в свите вашей королевы. Что вы на это скажете?

Альдо крайне редко позволял себе вот так щеголять своими титулами, считая это проявлением снобизма, или, скорее... «курси», но сидевший перед ним тупица поистине обладал даром выводить из себя. Впрочем, выпад князя возымел некоторое действие. Комиссар чуть побледнел, и его маленькие глазки часто-часто замигали.

– Герцогиня не говорила мне об этом, – заговорил он более мирным тоном, впрочем, так и не подумав извиниться. – Она просто дала мне список гостей, которые были у нее позавчера...

– И в этом списке она написала просто «Морозини»?

– Н-нет... она указала ваш титул. Я устрою вам очную ставку со слугой, но так уж получается, что тяжелые обвинения – причем вполне правдоподобные – выдвинуты против вас одним из ваших... ну, то есть одним из участников праздника. Этот человек убежден в вашей виновности, он говорит, что вы проявляли к картине подозрительный интерес, а поскольку речь идет о лице вполне... – Позвольте догадаться! Мой обвинитель – маркиз Фуенте Салида, не так ли?