Жюльетта Бенцони - Рубин королевы

– Может, и так, но куда красивее! Что же до маркиза, у меня нет ни малейшего желания снова окунаться в эту сверх меры соленую водицу [5]. Большое спасибо за предложение, но...

Как же Альдо теперь жалел, что отказался! У него возникла куча вопросов к «дону Базилио»! Прозвище удивительно подходило к старику – недоставало только огромной шляпы и иезуитской сутаны, чтобы в точности соответствовать персонажу. И вот теперь, чтобы получить возможность задать эти вопросы, придется попытаться как-то исправить сделанное, пусть даже в ущерб собственной гордости.

Войдя в Посольский салон, отделка которого и в особенности чудесный купол апельсинового дерева датировались эпохой Педро Жестокого, Морозини застал там необычайное оживление. Королева еще не появлялась. Обычно в ожидании августейшего выхода публика болтала о пустяках, сплетничала, но на этот раз все эти нарядные господа и дамы в вечерних туалетах страшно волновались. В центре стояла герцогиня Мединасели, нервно теребившая веер из черных страусовых перьев. Альдо собрался было подойти к ней, но дама заметила его первой и приблизилась сама:

– Ах, князь, я искала вас все время после обеда, но так и не смогла найти. Вы уже виделись с полицейскими?

– С полицейскими? Нет. А зачем?

– О, поверьте, я очень огорчена, но никак нельзя было не обратиться в полицию? В моем доме совершена кража. Похитили весьма ценную картину: портрет Хуаны Безумной. Вы, вероятно, заметили его?

– Заметил? Вы хотите сказать, заинтересовался им, причем очень сильно? Я рассчитывал даже переговорить с вами о нем. Когда же его украли?

– Вчера вечером, во время праздника. В какой именно момент, трудно сказать. О! Вот и ее величество! Всего два слова напоследок: полиция попросила меня составить список всех гостей, даже тех, кто состоит в свите королевы.

Герцогиня едва успела вернуться на свое место и присесть в реверансе: улыбающаяся Виктория-Евгения в бриллиантовой диадеме уже входила в гостиную. Донья Исабель шла за ней, а Альдо принялся искать глазами «дона Базилио» в толпе гостей.

Долго искать не пришлось: Фуенте Салида стоял прямо напротив князя, по другую сторону прохода. Его самоуверенный и безмятежный вид удивил Морозини. Конечно, волнение несколько улеглось с приходом королевы, но ведь не мог же маркиз не знать о краже, которая, естественно, должна была повергнуть его в глубокую скорбь. Его возлюбленная находилась ныне в руках Какого-то подлого негодяя – сама мысль об этом должна была бы быть для него невыносимой! Но может быть, он еще ни о чем не ведает? В любом случае за ним стоит понаблюдать...

Пока королева беседовала то с одной, то с другой группой гостей, Альдо отвел в сторону донью Исабель.

– Хочу попросить вас об услуге, дорогой друг! Но... дело такое деликатное... Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня флюгером, вертящимся по воле ветра во все стороны...

– Ну и предисловие! Чего же вы хотите?

– Этот вспыльчивый старик, маркиз Фуенте Салида... Мне бы хотелось, чтобы вы все-таки представили нас друг другу.

Прелестное лицо молодой женщины расцвело улыбкой: просьба, по всей видимости, показалась ей забавной.

– Вы склонны к мученичеству, дорогой князь?

– Вовсе нет, но мне необходимо задать ему несколько вопросов. Вы же сами говорили, что он крупнейший авторитет во всем, что касается Хуаны Безумной.

– Именно так. Но вы не боитесь, что подучится еще хуже, чем вчера? Попадете под горячую руку... Вы же знаете, что портрет, висевший в гостиной у Мединасели, похищен. Вероятно, маркиз в ужасном настроении.

– По нему этого не скажешь. Он кажется скорее спокойным. Может быть, он еще не знает?

– В таком случае – пойдемте.

Однако «дон Базилио» уже знал. И, похоже, узнал только что, ибо его мертвенно-бледное лицо окрасилось каким-то странным румянцем, что, вероятно, было у него признаком сильнейшего волнения. Птичья голова с длинным носом вертелась во все стороны так, словно маркиз надеялся унюхать след преступника.

– Немыслимо! Невероятно! Просто скандал! – без конца повторял он. И тут же призвал в союзники госпожу Лас Марисмас. – Вы со мной согласны, дорогая Исабель? В какое ужасное время мы живем!

Донья Исабель, которая взяла на себя миссию примирить двух мужчин, тут же ухватила быка за рога:

– Мы с князем полностью разделяем ваше мнение, милый дон Манрике, и, кстати...

«Дон Базилио» на мгновение прервал поток проклятий и обратил на Морозини совиный взгляд.

– Князь? – проворчал он. – Какой еще, Господи, князь? Каким образом?

Это прозвучало столь презрительно, что забыв о своих благих намерениях, Альдо не удержался и вспылил.

– Если среди предков насчитываешь четырех венецианских дожей, один из которых – князь Пелопонесса, – бросил он, отвечая спесью на спесь, – вряд ли стоит докладывать о своем происхождении испанскому дворянчику!

Донья Исабель отважно бросилась разнимать строптивцев:

– Господа, господа! Подумайте, ведь здесь королева! Подобная перепалка между людьми, чей ум и огромные знания должны вести к согласию, лишена всякого смысла! Позвольте же, князь, представить вас, – привилегия возраста, – улыбнулась она, чтобы избежать новой вспышки, – маркизу Фуенте Салида, камергеру ее величества королевы Марии-Кристины, вдовы нашего покойного короля Альфонса XII. Дон Манрике, перед вами – князь Морозини, представитель высшей знати Венеции и международный эксперт по историческим драгоценностям. Его знания почти столь же обширны, как ваши... И наш король, которому он оказал огромную услугу, очень его любит...

Фуенте Салида был неисправим. Угрожающе наставив длинный нос на венецианца, он легким кивком головы обозначил поклон и пробормотал:

– Хм, хм... Тем не менее хоть и знатный, но коммерсант... Так о чем же мы можем беседовать?

– О том великолепном периоде истории Испании, который называют Золотым веком, – бесстрашно начал Морозини. – А в особенности – о самой несчастной и, возможно, самой притягательной из королев. О той, чей портрет посмел похитить преступник, о донье Хуане...

Маркиз жестом прервал его, кашлянул, вытащил откуда-то из-под фалды фрака необъятный носовой платок, надолго погрузил в него свой нос и наконец заявил:

– Ни время, ни место, ни обстоятельства не кажутся мне подходящими для того, чтобы тревожить столь благородную память. Вы не скажете мне ничего такого, чего бы я не знал. К тому же я не соглашаюсь говорить о Ней нигде, кроме единственного места: места ее мученичества. Это в Тордесильясе, где у меня дом. А мы сейчас далеко оттуда.

– Но почему же не в Гранаде, где в кафедральном соборе, в королевской часовне, она покоится рядом со своим супругом и матерью? – вызывающе спросил Альдо.