Жюльетт Сапфо - Египтянин. Путь воина [litres самиздат]

***

Был нежный и грустный вечер. Вдали, над самой красивой в Навкратисе Милетской гаванью, белели уступы и лестницы храма Афродиты, увенчанные изваяниями. Голубоватый дым десятков жертвенников поднимался к небу воздушными прямыми столбиками.

Вот и время уходило куда-то бесследно, растворялось, исчезало в пространстве: дни текли неудержимым потоком, со всёвозраставшей скоростью. Когда Ренси был молод, каждый день воспринимался им по-особому, каждый день был неповторим. В прошлом у времени были очертания, оно было твёрдое, как камень. Теперь же оно стало зыбким, текучим, как песок. Сколько ему ещё отпущено жить? Как найти в себе в настоящем те стремительные, как ураган, силы, какие у него были в юности? И чего стоит его будущее, если в нём нет Мерет?..

Гробница, предназначавшаяся для обоих супругов, ещё не была готова к моменту, когда Ка Мерет выпорхнула из её тела лёгкой, как воздух, птицей. Ренси заставлял строителей трудиться не покладая рук, чтобы успеть закончить все работы по сооружению усыпальницы за те семьдесят дней, что требовались для мумификации тела покойной. Он утроил свои собственные силы и мало спал. Он разделил ночи на две половины – одну отвёл для сна, другую для работы и сильно её продвинул, отделывая стены усыпальницы росписями. Он высек из розового гранита крышки двух саркофагов – они были чистых и тонких линий, их овальные выпуклые плоскости заканчивались изящными завитками.

Присев отдохнуть, Ренси сложил на коленях крупные натруженные руки и залюбовался закатом. Солнце опускалось всё ниже, становясь багровым. Последние лучи озаряли храм греческой богини, в котором стояла её статуя – точная копия той, которую Ренси когда-то изваял с Фаиды.

– Проходил мимо и решил узнать, работаешь ли ты и в столь поздний час, – неожиданно раздался в тишине знакомый голос.

Перед Ренси возникла коренастая фигура Токсарида. Немолодое бородатое лицо грека казалось измождённым, но глаза его горели по-прежнему.

– Судя по тому, как ты бледен, я сказал бы, что все дни, которые мы не виделись, ты немало страдал. Тебе всё так же грустно?

– Да, – ответил Ренси, не отводя глаз от тонувшего в закатном свете горизонта. – Это такая грусть, от которой я буду страдать до самой смерти. Люди думают, что страдают от боли, от голода, от жажды, от бедности: на самом деле, страдают они только тогда, когда в их жизни нет любви. Откуда этот свет, озаряющий душу? Я не знаю. Он приходит внезапно, когда не ждёшь; он открывает сердце навстречу миру, наделяет силой, способной смести с пути к цели все преграды… Это вечная тайна. Без начала, без конца…

Чтобы скрыть нахлынувшие на него чувства, Ренси отвернулся от Токсарида и умолк, проводя кончиками пальцев по чудесно изваянной выпуклой крышке, инкрустированной слоновой костью и эбеновым деревом.

…Свадьба Ренси и Мерет состоялась сразу после того, как фараоном стал напатский принц Танутамон. Счастье молодожёнов длилось всего один год, ибо Ренси, как начальнику гвардии «храбрецов фараона», пришлось отправиться на войну с вторгшимися в Египет ассирийцами. Он был тяжело ранен, совершив на поле боя героические подвиги. Мерет выходила его, вернув к жизни, но он опять уехал к войскам, чтобы под командованием фараона Псамметиха разгромить ассирийские гарнизоны и навсегда изгнать врагов из Египта.

Перед тем, как отправиться на войну, Ренси побывал в тех местах, где когда-то зарыл золото из Красной Горы. Он купил огромный светлый, похожий на настоящий дворец, дом в предместье Саиса, в котором Мерет стала полноправной хозяйкой. Окружённая многочисленной прислугой, Мерет постепенно научилась сама управлять домом в отсутствие мужа. Детей у них с Ренси не было. Нехо не только ослепил Мерет – по его вине она лишилась также радости материнства. Не пожелав рожать от ненавистного ей человека, Мерет вытравила плод, но позже так и не смогла зачать ребёнка от Ренси.

Несколько лет спустя, когда Египет обрёл независимость, Ренси открыл свою мастерскую. Набрал учеников. Заказы шли к нему беспрерывно. Он был истинным мастером в глазах всего Египта. А однажды к нему пришёл нищий, который заявил перед всеми, что он – самый лучший, самый талантливый из всех учеников прославленного мастера Ренси. Бродяга не назвал своего имени, но Ренси, хотя и не сразу, узнал его: это был Депет. Прошло много лет, и гнев Ренси, как и обида, нанесённая ему Депетом, улеглись в его душе, тяжело осели на самом её донышке, как ил после разлива Великой реки. Он не гнал Депета от порога своей мастерской, но и принять его своим подмастерьем не смог. Приняв из рук Ренси мешочек с деньгами, бывший саисский художник, который после гибели своего покровителя Нехо стал нищим, отправился странствовать по Египту.

Более страшной оказалась участь Сенмина, ревностного служителя богини Нейт. До Ренси дошли слухи о том, что жрец, оступившись на берегу, стал жертвой крокодила: так его настигла участь, которой он столь яростно добивался для Ренси, когда призывал судей бросить ваятеля на растерзание священным животным Себека.

Возмездие свершилось: где руками самого Ренси, а где – по воле богов. Влюблённым же были отмерены счастливые, хотя и столь быстротечные на земле годы. Но у них всегда оставалась надежда на новую встречу в другой, вечной, жизни…

В последние дни, чтобы оградить себя от тоски по Мерет, Ренси брал в руки молоток и резец и работал – ваял саркофаги. Он знал, что после его смерти друзья положат его тело в один из них. В другой же, тот, что был уже готов, он сам, своими руками опустит тело любимой…

– Я был на том берегу Нила и видел вашу усыпальницу, – снова, после долгого молчания, заговорил Токсарид. – Она так же величественна, как и гробница фараона Танутамона. Ни один египтянин не мог бы желать себе памятника более великолепного.

– Ты ведь помнишь моё последнее желание? – спросил его Ренси. – Вечно лежать рядом с Мерет. Её любовь увенчала мою жизнь; любовь к ней стала моей путеводной звездой. Я жил и выжил ради неё. Впрочем, я оставил в память об этом строки, которые начертал своей рукой…

И, привлекая внимание Токсарида, он указал ему на стоявший посредине мастерской гранитный саркофаг.

Надпись, тянущаяся по всей длине саркофага, гласила:

« Я ловлю сладкое дыхание твоего рта.

Я каждый день восторгаюсь твоей красотой.

Моё желание – слышать твой прекрасный голос,

Звучащий, словно шелест северного ветра.

Молодость возвращается ко мне от любви к тебе.

Дай мне твои руки, что держат твой дух,

Чтобы я смог принять его и жить им.

Называй меня моим именем вечно – а мне

без тебя всегда чего-то будет недоставать…»

Дорогие читатели! Понравилась книга? Ставим лайки Они, как и ваши комментарии, для автора – лучшая награда.