Екатерина Каблукова - Приказано жениться

Мать своим привычным тихим тоном выговаривала Софье о воспитании детей. Сестра отвечала нехотя, как всегда бывало, когда не желала ни особо разговаривать, ни грубить. Сам Гриша уже давно бы переменил тему, но мать не замолкала, настойчиво твердя о вреде чтения для юных девиц. Лукешка то и дело поддакивала матери. Для тонкого звериного слуха ее голос казался особенно пронзительным и визгливым.

Сестра сорвалась на особенно дребезжащую ноту, волк недовольно рыкнул и тряхнул головой.

– Потише вы! – словно в ответ недовольству зверя раздался мрачный голос Петра Григорьевича. По всей видимости, отец тоже сидел в гостиной. – Вот раскудахтались, дуры!

Женщины замолчали. Григорий представил себе, как мать сразу же опустила взгляд, Лукешка обиженно надулась, а Софья выдохнула, понимая, что наступила передышка.

– Надо бы Гришку навестить, – младшая из сестер решила сменить тему. – Узнать, как он там.

Волк осклабился и дернул губой – только Лукерьи не хватало в доме Бутурлиных. Хотя, именно ей будет полезно столкнуться с графом Шуваловым. При мысли о том, как сестра испугается, Белов довольно хмыкнул.

– Нечего его навещать! – Отрезал отец. – Пусть дурь из башки выветрится сперва!

– А если нет? – вдруг спросила Софья.

– Что нет?

– Если это не дурь?

– А что ж еще? – фыркнул Белов-старший. – Ты эту девку видела? Ни рожи, ни кожи… подержаться и то не за что…

В доме вдруг замолчали.

Григорий не сразу понял, что глухое рычание раздавалось из его глотки. Понимая, что выдал себя и что сейчас прибегут слуги, гвардеец неспешно преобразился и поднялся на крыльцо.

– Григорий Петрович! Это вы тут под окнами? – обрадованно воскликнул лакей.

– А ты думал кто? – усмехнулся Белов.

– Так говорят, зверь лютый в Питерсхоффе объявился, мужиков жрет, девок портит…

– Ну ты не девка, тебе-то что бояться? – осклабился Григорий, направляясь в гостиную. – Докладывать не надо, и так все меня слышали. Как, впрочем, и я всех…

Он вошел в комнату, холодно кивнул родителям, скривился при виде Лукешки, и направился к Софье.

– Софьюшка, уж прости, что позабыл весточку послать, дел много было, – звонко чмокнув сестру в щеку, Григорий быстро обернулся к отцу. – Поговорить надо.

– Говори.

– Здесь? – гвардеец выразительно посмотрел на окончательно притихших женщин.

Мать боялась поднять глаза на сына, Лукешка обиженно дулась, Софья лишь улыбалась, правда во взгляде старшей сестры то и дело проскальзывало беспокойство.

– А что ж не здесь? – хмыкнул Белов-старший. – Или стыдишься при всех прощения просить?

Сын усмехнулся, понимая, что отец намерено старается вывести из себя. Возможно, он и позволил бы себе такое, но не сейчас, когда судьба его ведьмы была под угрозой.

– Где Настя? – только и спросил Григорий.

– Настя?

От неприкрытой насмешки в голосе отца хотелось зарычать, скаля зубы. Гриша сдержался, понимая, что именно от его спокойствия зависит сейчас судьба девушки.

– Невеста моя. Анастасия Платоновна Збышева.

– Хороша невеста, коли найти её не можешь! – хмыкнул Петр Григорьевич. – Ты, Гриша, на сеновалах да в кустах парковых поищи! Глядишь, найдешь там и невесту свою, и женихов её…

Преображенец все-таки глухо зарычал, не сводя с отца пристального взгляда. Волк внутри бесновался, желая вцепиться в горло обидчика. Синие глаза зло сверкнули, черты лица начали расплываться.

– Батюшка! – возмущенный голос Софьи заставил Григория остановить преображение. – Да что вы такое говорите!

– То, что вижу! – отрезал тот. – И ты, Сонька, в это не лезь! Не твое это дело!

– Не мое, – согласилась та, делая знак брату помолчать. – Да только и не ваше.

– Вот как? Решила по стопам брата пойти? – Петр Григорьевич обернулся к сыну. – Вот, полюбуйся, все твоих рук дело!

– Где. Моя. Невеста? – Григорий смотрел на отца своим звериным взглядом, не мигая. – Я могу по запаху выследить карету, но я даю вам последний шанс. Где она?

Что-то дрогнуло в лице Петра Григорьевича, показалось, или в глазах промелькнул испуг. Впрочем, Белов-старший тут же вновь сурово сдвинул брови.

– Забудь эту девку, – посоветовал он сыну. – Не достать тебе её теперь. Никому не достать.

– Никому… вы… вы убили её? – не помня себя от ярости, Белов кинулся на отца, уже в воздухе преображаясь в волка.

В голове шумело, глаза застилала кровавая пелена. Крики женщин сливались с рычанием зверя. Кажется, Петр Григорьевич кричал что-то, в комнату вбегали слуги, но Григорий уже не слышал этого, зверь рвался вперед, одержимый лишь одним желанием убивать. Рычание, вскрик, хруст костей. Зверь с рыком сжимает челюсти еще сильнее…

– Гриша, это твой отец! – возглас Софьи прорвался в затуманенный разум.

Белов вдруг ощутил во рту вкус крови и медленно разжал челюсти, выпуская руку отца, прокушенную насквозь. Петр Григорьевич стоял и в ужасе смотрел на огромного, злобно скалящегося волка, чья шерсть отливала рыжиной.

– Гришка, не балуй… – прошептал он бескровными губами и закатил глаза. Лакей едва успел подхватить падающее тело.

Чувствуя угрызения совести, Григорий взглянул на побледневшую Софью, та вскочила и бросилась к отцу.

– Будь проклята эта ведьма! – вдруг произнесла Евдокия Андреевна, ни к кому не обращаясь. – Будь проклята!

Мать говорила, точно выплевывала слова, с омерзением смотря на волка, когда-то бывшего её сыном. Тот не торопился преображаться или же каяться в содеянном. Только виновато дернул хвостом.

Лакеи уложили Петра Григорьевича на диван, и один из них поспешил за теплой водой и бинтами. Софья взяла ножницы для рукоделия и начала разрезать рукав камзола, чтобы осмотреть раны на руке. Кровь все еще сочилась, пропитывая ткань рубашки, и Григорий поморщился.

– Ей теперь грехи всю жизнь замаливать! – хмыкнула Лукерья, которой надоело лежать без внимания. Она выпрямилась и расправила кружева на платье. – Так блуднице и надо!

Рык вырвался сам, младшая сестра взвизгнула, вжимаясь в спинку кресла.

– Гриша! Хватит! – строго прикрикнула на брата Софья. – И так вон зверем дел натворил!

Тот фыркнул, но послушался, вновь преображаясь в человека. Бросив быстрый взгляд на отца и убедившись, что раны не опасны, а сознание Петр Григорьевич потерял скорее от нервного потрясения, Белов подошел к Лукерье.

– Выкладывай все, – потребовал гвардеец.

– Вот еще! – усмехнулась та, явно наслаждаясь тем, что оказалась в центре внимания.

– Лучше по-хорошему скажи! – потребовал Белов, нависая над сестрой.

– А по-плохому что будет? – вспыхнула Лукерья.

– То, милая сестрица, что иначе и тебя и отца будет допрашивать граф Шувалов и не здесь, а в крепости Апостольной! – огрызнулся Григорий, демонстрируя перстень, отданный ему начальником Тайной канцелярии. Перекрещенные перо и шпага на печатке говорили сами за себя.