Арина Теплова - Иностранка

— Чемесов! — позвала его в порыве Екатерина Семеновна. Молодой человек замер уже у выхода из гостиной, непокорно вздернув голову. И княгиня, словно приговор, добавила: — Я отвела от вас подозрение, ибо девчонка будет молчать. Но если вы теперь вмешаетесь, я уже не смогу вас спасти!

Медленно развернувшись и, прокручивая слова княгини в своей взбудораженной голове, Григорий глухо выдохнул:

— Пусть так. Но лучше я погибну вместе с ней, чем буду терзаться многие годы оттого, что я предал ее…

Он быстро вышел, а княгиня сквозь зубы злобно процедила:

— Глупец. Ну и поделом тебе.

Сумерки окутали неприглядную камеру. Девушка сидела, поджав колени к животу на своем каменном ложе, застеленном соломой. Сегодня первый день, как потеплело на улице, и потому промозглость камеры была не так ощутима. Впервые за те трое суток, что находилась в тюрьме, она расстегнула свой влажный от сырости редингот и сняла шаль с шеи. Однако окружающая сырость и писк мышей были неотъемлемой частью ее теперешнего тягостного существования, и, девушка несчастно вздыхая, страдала от неизвестности и одиночества. Все эти дни она не видела ни отца, ни брата и не знала, что с ними и где они.

Надсмотрщик, приносивший еду, не говорил с ней, и Маша даже не знала, приговорена она уже к какому-то сроку, или должен еще стояться суд, а может, она останется здесь навсегда. Лишь призрачная надежда на то, что княгиня Д., которая посетила ее вчера, или Григорий, помогут ей выбраться отсюда, согревала страдающее сердце, и девушка искренне, по-детски уповала на то, что еще нужна Григорию, и он сделает все, чтобы вызволить ее из тюрьмы.

Во все дни своего кошмарного и омерзительного существования в крепости, Машенька беспрестанно плакала и переживала. Для нее, еще такой юной, наивной девушки, почти девочки, с детства выросшей в неге и роскоши, окружающая зловонная грязная камера выглядела адом. В первые дни она пугалась даже мышей, когда те пробегали по ее ногам, но с каждым днем словно стала привыкать к этим неприятным соседям и сейчас смотрела на них безразлично, понимая, что грызуны не виноваты, что родились в таком неприглядном теле. Девушка боялась остаться здесь надолго или навсегда. Она не знала, сколько еще выдержит, но понимала, что ей надо как-то примириться со своим теперешним существованием. Иного выхода не было. Ее платье было испачкано, а волосы казались невозможно грязными. Она заплела их в простую косу, так как не было даже расчески, чтобы причесаться. В углу грязной камеры по стене постоянно стекала вода, просачиваясь между камнями в пол. Именно, эта жидкость и служила для девушки единственным источником воды, которым она могла ополоснуть лицо и руки. Вода была ледяная, но Машенька радовалась и такой, без нее стало бы совсем невыносимо терпеть все тяготы заключения. Девушка пыталась не отчаиваться и ежечасно внушала себе, что она здесь ненадолго. Лишь эта мысль успокаивала и придавала ей силы.

Заскрипел дверной засов, и Маша напряженно посмотрела на надсмотрщика, который вошел в камеру. Девушка не понимала, зачем он пришел, потому что вечерний скудный хлебный паек был принесен ей еще два часа назад.

— Эй, барышня, — позвал приземистый и худощавый охранник. — Вставайте. Комендант требует вас на допрос.

— Комендант? — удивилась она и опустила ноги, одернув юбку.

— Ну да, Егор Васильевич требует. Давайте поживее, а то он гневаться будет.

Надсмотрщик проворно распахнул дверь, ожидая, когда девушка приблизится. Маша не заставила себя ждать и поспешно вышла в коридор. Охранник отправился вслед за нею и, взяв зажженный фонарь, велел:

— Идите за мной.

Послушно последовав за солдатом, девушка уже спустя четверть часа вошла в комнату Глушкова, находящийся недалеко от главного входа в тюрьму. Пройдя в мрачноватый, пыльный кабинет коменданта, Машенька остановилась у входа, переведя взор на сидящего за столом мужчину, одетого в темно-зеленый китель. Глушкову было около сорока лет. Полное лицо его украшали широкие усы и бакенбарды. Пыльный парик лежал на столе, а рыжие волосы его были взлохмачены и торчали в разные стороны.

Железная дверь с грохотом закрылась за ней, и Маша непроизвольно обернулась на этот звук. Комендант оторвался от бумаг и поднял голову.

— Прошу, сударыня, пройдите, — велел Глушков. Он встал из-за стола и приблизился к девушке. Чуть поклонившись, он протянул ей руку. Маша, опешив, инстинктивно подала ему ладошку, и он галантно, как будто в салоне, поцеловал ее. — Вы дрожите? Присядьте сюда, — он жестом указал на стул, стоящий недалеко от его письменного стола. Неуверенно ступая по неровному каменному полу, Маша присела на предложенный комендантом стул. Егор Васильевич остался у стола и, выпрямившись, как-то странно посмотрел на нее.

— Вы хотели видеть меня? — спросила девушка.

— Да, сударыня, я бы хотел поговорить с вами касательно вашей семьи.

Нахмурившись, Машенька напряженно посмотрела на стоящего перед ней мужчину с неприятным лицом и тихо вымолвила:

— Могу я узнать, что с моим отцом и братом?

— Они здоровы и находятся в одиночных камерах, как и вы.

— Благодарю, — облегченно выдохнула Маша, расстегивая редингот, ибо в комнате было довольно тепло.

— Вы можете раздеться, если вам жарко, — предложил комендант. Маша начала медленно снимать редингот и напряженно заметила:

— Третьи сутки я и мои родные находимся в вашей тюрьме. И никто не соизволил даже уведомить нас о приговоре, который нам вынесен, и сказать, как долго мы должны пробыть здесь.

— О, сударыня, я вижу, что три дня, что вы провели в стенах вашей камеры, совсем не сломили вашего духа! — съехидничал Егор Васильевич.

— Я дворянка, и мое положение дает право требовать, чтобы мне дали написать прошение императрице, — она перекинула снятый редингот через спинку стула, на котором сидела.

— Прошение? — удивленно поднял брови Егор Васильевич.

— Вот именно. И мне надобно еще отписать письмо одному господину. Я могу это сделать, многоуважаемый Егор Васильевич?

— Я смотрю, Мария Кирилловна, вы слишком самоуверенны. А в вашем положении следует быть скромнее.

— И все же я требую у вас, сударь, перо, бумагу и чернила.

— Вы требуете?! — взорвался комендант, вскинув руки. — Вы не имеете права ничего требовать! Вы заключенная крепости, и ваше существование здесь зависит только от моей милости и доброй воли государыни нашей!

— Вы как будто угрожаете мне, сударь? — воскликнула порывисто Машенька.

— Я не угрожаю вам, сударыня, а лишь хочу предостеречь от необдуманного шага, — заметил мрачно Глушков. — И уведомляю, что никто не ждет от вас письма. Да и государыня наша, Екатерина Алексеевна, вряд ли вам поможет. Императрица не будет разбираться с вашим делом, поскольку все уже решено.