Эми Хармон - Потерянные сердца

Я молчу. Не оправдываюсь, ведь так и было. Но рядом с Люси была мать. С ней был муж. А у Джона, кроме меня, никого нет. Я знаю, чья смерть способна сломить меня, и это не Люси Колдуэлл. Но я поворачиваюсь обратно, чтобы обнять Эмельду, готовясь выдержать натиск ее скорби и требовательности. Я устала. Я успела умыться и вымыть руки, поправила волосы и сменила передник, прежде чем присоединиться к остальным, но по мне все равно видно, как сильно я измучена. Эмельда отталкивает меня, вцепившись в мои плечи узловатыми пальцами, похожими на когти. Я тут же отступаю, испытывая странное облегчение. Гнев – это хорошо. Он лучше страха, лучше горя. Я оставляю маму утешать ее. Мистер Колдуэлл бросает свое осуждение мне в спину, но я возвращаюсь к Джону и к надежде, которая у меня еще осталась.

Я просыпаюсь в темноте, чувствуя приближение рассвета. Лагерь скоро проснется, и нам нужно будет отправляться в путь, и не важно, скольких еще успела унести смерть. Я проспала часа три, может четыре, но это все, что я могу себе позволить. Джон, лежащий рядом, глубоко дышит, а его рука по-прежнему держит мою. Мне хочется плакать от облегчения. От радости. Ему намного лучше. Он непременно поправится.

Я осторожно высвобождаюсь, стараясь не разбудить его. Кожа Джона прохладная на ощупь, а тело расслаблено. Я шепчу молитву маминому Богу, той силе, что, по ее словам, присутствует во всем. Потом я ухожу, уверенная, что сделала все, что от меня зависело, и что Джон не ускользнет. Не покинет меня. Он ведь обещал не уходить. По-моему, Джон Лоури не из тех, кто не держит слово.

После завтрака, пока солнце продолжает уверенно подниматься над горизонтом, я посылаю Уэбба к палатке, чтобы присмотрел за Джоном и сообщил мне, когда он проснется. Весь лагерь выглядит устало и растрепанно. Дети плачут, животные кричат. Нет таких семей, что не пострадали бы от болезни и тягот пути. Эбботт обходит караван, проверяя, кто сможет двигаться дальше, и предупреждая, что к полудню нам, несмотря ни на что, нужно продолжить путь. Гомер Бингам не может сам погонять свою упряжку, одна семья решила вернуться в Форт-Кирни и подождать следующий караван, а Лоуренс Колдуэлл требует выдвигаться немедленно, пока мы все не заболели. Эмельда лежит в повозке и не встает, но у нее не холера. Она просто сдалась. Когда я захожу проведать ее, она не отвечает мне и лежит с закрытыми глазами, скрестив руки на груди. Она ни с кем не говорит, но ее веки иногда дрожат, а по щекам бегут слезы. Ее сын Джеб нашел утешение в заботе о животных, а мистер Колдуэлл вымещает злобу на всех, кто попадается под руку. Он забрасывает инструменты в повозки, бормоча себе под нос, помятый и переполненный яростью.

– Это ты виновата, что она слегла, вдова Колдуэлл, – рявкает он, когда я выбираюсь из фургона.

– С чего это? – спокойно спрашиваю я.

– Что, уже забыла Дэниэла?

– Дэниэла больше нет, и я не в силах его вернуть, мистер Колдуэлл.

Он грозит мне пальцем, выпятив подбородок.

– А ты и рада. Уже пристроилась к этому Лоури, как будто мы пустое место.

У Лоуренса Колдуэлла горе, но сейчас во всем лагере не найти человека, который не скорбит. Его дрожащий подбородок и постоянные упреки не находят отклика у меня в душе. Как и Эмельда. Если она умрет, то лишь потому, что не нашла другого способа сбежать от такого мужа. Это недобрая мысль, так что я прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнего. Я отворачиваюсь и иду к нашим повозкам, чувствуя, как его взгляд жжет мне затылок. Я уже слышу плач Ульфа и понимаю, что надолго оставила маму без помощи.

Я торопливо собираю одеяла и посуду, как можно быстрее чищу все, складываю и упаковываю. Мой взгляд то и дело обращается к палатке Джона Лоури. Теперь, когда худшее миновало, сон ему нужнее всего, но я уже готова пойти проведать его, когда они с Уэббом вдруг возникают из ивовых зарослей на берегу ручья. Джон бледен, его глаза ввалились, черты лица заострились, но он держится на ногах, одет в чистую одежду и идет ко мне, опираясь на плечо Уэбба.

– Вот и он, Наоми, – объявляет мой братец. – Еще слаб, как малыш Ульф, но говорит, что уже не болеет. Даже искупался.

Я кидаюсь им навстречу, вглядываясь в лицо Джона. Тот выдавливает улыбку, больше похожую на гримасу.

– Ну как, ты сможешь продолжать путь? – спрашиваю я. – Мистер Эбботт говорит, надо выдвигаться. Мы столько времени потеряли. Мама предложила положить тебя в фургон Уоррена. Он уже поправился и сможет погонять волов. Уайатт и Уилл справятся с твоими мулами, тем более теперь их стало меньше.

– Я поеду верхом.

– Нет. Нельзя. – Я мотаю головой. – Рано. Ехать в повозке, конечно, мало удовольствия, но по-другому никак. Всего один день. Может, два. Пожалуйста, Джон.

Он хочет возразить – я вижу, как напрягаются его губы и хмурятся брови, – но так ничего и не говорит. Сомневаюсь, что у него еще остались силы со мной спорить. Он едва держится на ногах.

– Мне нужно собрать животных. Теперь, когда их стало меньше, я, пожалуй, смогу привязать их к фургону. Уилла посадим на Даму… По крайней мере на сегодня.

– Я могу согнать их, Джон, – предлагает Уэбб. – Уилл мне поможет.

– Я сам пойду, Уэбб. Но ты можешь сходить со мной. Иди рядом, вот как сейчас. Я буду на тебя опираться, – говорит Джон. – Соберем их вместе.

– Джон, отправь мальчишек одних. Тебе бы присесть, – не унимаюсь я.

– Наоми. – Его голос звучит тихо, а глаза смотрят ласково. – Их легко спугнуть, и мне нужно всех проверить. Я оставил их без присмотра на два дня.

Я смотрю им вслед, пока они медленно пересекают круг и удаляются за ивовые заросли. Через пять минут Уэбб возвращается, но без Джона.

– Пап! – кричит он. – Папа! У мистера Лоури пропали все мулы! И Котелок с Дамой тоже! Все пропали! Мы нашли только колышки. Они все выдернуты! Как будто кто-то пошел за животными и спугнул их. – Братец шмыгает носом, заливая слезами чумазые щеки. – Мы поискали вокруг. Джон позвал Даму свистом, но она не пришла.

– А где теперь Джон? – ахнув, спрашиваю я.

– Не хочет бросать поиски, но только он совсем слаб. Послал меня рассказать мистеру Эбботту.

Мои братья, папа и Эбботт расходятся веером, все расширяя круг поисков, но через четверть часа все возвращаются в лагерь ни с чем. Джон с ними, но он весь посерел и ссутулился. Мистер Эбботт велит ему сесть, пока не упал. Уже то, что он беспрекословно слушается, говорит о том, как ему плохо. Я кидаюсь ему навстречу, сдерживая слезы. Мистер Эбботт трубит в рог, собирая весь караван, чтобы рассказать о случившемся. Многие искренне сочувствуют и волнуются, и большинство мужчин – те, что здоровы, – вызываются еще немного поискать. Но все возвращаются с пустыми руками. Я собираю палатку Джона и его вещи, уговаривая его поберечь силы. Но когда Эбботт пытается убедить его, что тут уже ничего не поделаешь, Джон качает головой.