Эми Хармон - Потерянные сердца

– Джон Лоури, это вождь Собачий Клык. Мой дядя. Он нашел твоих мулов, – говорит Чарли.

Человек по имени Собачий Клык фыркает и хмурится. Думаю, он не согласен с тем, что мулы все еще мои. Голова вождя выбрита, кроме небольшого участка на макушке, откуда торчит спутанный черный хохолок. Его взгляд скользит по моей фигуре, оценивая, насколько я силен. Он втягивает носом воздух и надувает грудь.

– Кирикии раасакитаа? – «Из какого ты племени?» – спрашивает Собачий Клык.

– Пауни тат, – отвечаю я. – Но у меня нет деревни. Нет людей. Нет скво. Только эти мулы.

Я показываю на семь животных, пересчитывая их по головам: Бумер, Будро, Самсон, Далила, Гус, Джаспер и Юдифь. Тягача, Лассо, Везунчика, Уголька и Перчика я продал капитану Демпси.

– Мы их нашли, – возражает Собачий Клык.

– Я знаю. Но они мои. Мальчишка подтвердит.

Я предпочитаю не называть его Чарли. Может, это имя дал ему капитан Демпси, и я не хочу оскорблять мальчика, называя его «белым» именем при вожде. Чарли спрыгивает с моей лошади и подводит ее ко мне, но не предпринимает попыток собрать моих мулов.

– Мой племянник говорит, ты ведешь дела с Демпси, – говорит Собачий Клык. Он произносит имя Демпси, отделяя последний слог, как будто это название моря [5], а не толстопузый малый, командующий фортом в глуши.

– Да. Уже много лет. Но теперь я отправляюсь на Запад. Со своими мулами.

– Теперь это наши мулы, Джон Лоуди, – встревает в спор воин, у которого на голове красуется такой же хохолок, как у вождя, а на копье – чужой скальп.

Кто-то называет его Скунсом. Имя ему подходит. «Р» в моем имени он заменяет на «д», но это не мешает Уайатту понять, что мне бросили вызов. Его рука двигается ближе к ружью на седле. Я касаюсь его локтя и качаю головой. Нельзя превращать этот спор в перестрелку. Уайатт не должен погибнуть. И другие тоже.

– На них моя метка, – объявляю я.

Клеймо Лоури на левом боку животных совсем маленькое, едва заметное и неразборчивое – буквы «ДжЛ»: «Дж» поменьше, «Л» побольше. Но я показываю его на Даме и Котелке, а потом, опираясь на ружье, обхожу своих мулов, касаясь клейма на каждом. Животные, устыдившись, приветственно склоняют передо мной головы. Они сбежали, но теперь хотят, чтобы их забрали назад. Но мне повезет, если я уйду отсюда живым. Что уж говорить о мулах.

– Демпси знает, что это мои мулы. Мальчик тоже. – Я указываю на Чарли. – Если заберете их, Демпси поймет, что вы отняли их у меня. Расплачиваться придется вашей деревне.

– Мы перебили многих сиу. Мы их не боимся, и Демп Си тоже не боимся, – отвечает Собачий Клык, но его воины молчат.

То ли они просто устали, то ли знают, что их вождь лжет. На победителей они не похожи, и, боюсь, мои мулы стали для них единственным трофеем.

– Ты слаб, – добавляет Собачий Клык, заметив, как я бледен и как осторожно передвигаюсь.

– Я болен. Пока я лежал с хворью, мои мулы разбежались.

– Так ты, может, еще умрешь! – кричит Скунс, и окружающие его воины фыркают и посмеиваются.

– Может, и умру. Но не сегодня. И эти мулы принадлежат мне, – говорю я.

– Мы только что воевали с нашими врагами сиу. Нам не нужно затевать войну еще и с Демп Си, – встревоженно возражает Чарли, и воины снова замолкают.

Надеюсь, мальчишка не навлек на себя гнев вождя таким поступком.

– Я отдам вам одного мула. Выбирай любого, – говорю я Собачьему Клыку. – Это вам мой подарок за то, что нашли мой табун.

– А вон те мулы? – спрашивает вождь про Плута и Тюфяка. – Это не твои. На них нет клейма.

– Это его мулы, – отвечаю я, кивком указывая на Уайатта.

– Если мы заберем его мулов, Демпси будет все равно, – замечает Скунс.

Собачий Клык вскидывает руку, заставляя воинов замолчать. Потом он поднимает мизинец и безымянный палец, что означает «два».

– Ты дашь мне одного… И он тоже. Два мула. По одному от каждого. И сегодня никто не умрет.

Вождь переводит взгляд на Уайатта, который не понял ни слова из этих переговоров.

– Я не могу отдать тебе чужого мула, – отвечаю я.

Собачий Клык упирается, мотая головой. Хохолок на его макушке раскачивается.

«Два», – снова сигналит он пальцами. Чарли все еще стоит рядом с Дамой, и я даю ему знак подвести ее к вождю.

– Нравится моя лошадь? – спрашиваю я у Собачьего Клыка.

Тот хмыкает:

– Лошадь нравится.

Его лицо окаменело, а вот Чарли ахает.

– Я отдам тебе лошадь.

Мне больно это говорить и трудно даже взглянуть на Даму. Скунс издает радостный возглас, явно довольный ходом переговоров. Дама – прекрасная лошадь, а мулы, хоть и ценятся, все же не вызывают такого интереса.

– Я возьму лошадь… И одного мула, – настаивает вождь, снова показывая мне два пальца, как будто я туповат.

Я оглаживаю бока и живот Дамы, показательно ощупывая ее, а потом говорю Чарли сделать то же самое, хотя он все равно ничего не нащупает. Это нужно для вида.

– Когда сойдет снег, она родит жеребенка. Вот и будет тебе мул, – говорю я Собачьему Клыку, поднимая два пальца. – Одна лошадь. Один мул.

– Ты врешь, – не верит тот.

– Не вру. Отец – вот этот осел. – Я киваю на Котелка. – Я уже вязал их как-то раз. Продал жеребенка капитану Демпси в прошлом году.

Красивый был мул, рыжий, сильный, с темными ногами и мордой. В конце марта я опять повязал Котелка с Дамой, когда у нее началась течка, надеясь получить еще одного мула. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем можно будет с уверенностью сказать, что все получилось, но некоторые признаки уже появились. Дама отказалась повторить случку перед отъездом из Сент-Джо – верный знак, и течки у нее с тех пор больше не было. Для нее же лучше, если я ее оставлю. Я это понимаю. Тяготы следующих трех месяцев могли повредить ей и плоду. Но я никак не мог с ней расстаться. Теперь выбора нет.

Я жестом показываю, что это хорошая сделка, не глядя на свою кобылу. Собачий Клык кивает и отвечает мне тем же. Он велит Чарли сесть верхом на Даму, и тот слушается, не сводя глаз с меня. Не сказав более ни слова, вождь пауни пришпоривает своего пони и устремляется к Платту. Воины следуют за ним, оставив позади меня, Уайатта и наших мулов.

Уэбб едет в голове каравана с мистером Эбботтом, сидя рядом с ним на козлах и высматривая мулов Джона. Мы же двигаемся в хвосте, занятые тем же самым. Колея тянется через равнину. Нужно просто двигаться вслед за ней, чтобы понять, где мы прошли и куда направляемся, но я все равно оставляю метки из своих рисунков, надевая их на палочки и втыкая в землю. Это глупо, но, оглядываясь, я издалека вижу белые клочки. Ветер унесет их, а дождь размочит, если снова случится буря. Но я хочу, чтобы Джон и Уайатт знали, какая колея наша.

Мы проходим четыре мили по дороге до речушки под названием Буффало-Крик, а потом двигаемся вдоль воды еще около трех миль, прежде чем разбить лагерь. Мистер Эбботт трубит в рог, объявляя остановку, и фургоны ставят вокруг участка зелени, которую еще не съели и не затоптали предыдущие караваны. Оттого, что я весь день всматривалась в горизонт, у меня устали глаза. Мы так и не видели животных Джона, и у меня внутри продолжает кипеть злоба.