Эми Хармон - Потерянные сердца

– Мистер Эбботт говорит, что ближайшие двести миль деревьев мы не увидим, – замечает Эмельда, глядя на мой рисунок.

– Никогда не видела такого одинокого места, – отвечаю я, чтобы поддержать разговор.

– Верно. Здесь невольно чувствуешь себя потерянным, – вздыхает мама.

– Вы с Адамом оба остались одни, Наоми, – тихо говорит Эмельда. – Может, вам стоит… утешить… друг друга. Браки строились и на меньшем.

Моя рука замирает, но я не поднимаю головы.

– Адаму нужно время, чтобы прийти в себя, Эмельда, – возражает мама, чтобы не втягивать меня в спор.

– Но… как раз времени-то у нас и нет, – говорит та. – Люси и Эбигейл это доказали. Сгорели в мгновение ока. – Она сглатывает, пытаясь взять себя в руки.

– Что ж, тогда лучше провести его с теми, кого мы сами выбрали, – отвечает мама.

Я молчу, но здесь и не нужно слов. Эмельде прекрасно известно, что выбрала я вовсе не Адама.

– Впрочем, он все равно поглядывает на дочь пастора, – добавляет Эмельда, словно оправдываясь в ответ на мое молчание. – На Лидию Кларк.

К Уоррену Лидия Кларк тоже принюхивалась, но он тогда был болен и все равно не заметил бы ее стараний. Теперь он почти поправился, но душа его по-прежнему стремится обратно к Биг-Блю, на берегу которой похоронена Эбигейл.

– Она так нахально лезет к нему, прямо как ты, Наоми, к мистеру Лоури. – Эмельда шмыгает носом. – Люси и дня не пролежала в могиле, как Лидия заявилась, предлагая заштопать Адаму носки и постирать одежду.

– Мистер Лоури тоже стирает мне одежду, – замечаю я, не сводя глаз с листа и рисуя под деревьями змею со шляпкой Эмельды на голове. – Он вообще-то всем нам белье перестирал, правда, мам?

Мама заливается смехом, похожим на звон колокольчиков, и через несколько секунд Эмельда тоже начинает смеяться. Обида сползает с ее измученного горем лица. Я улыбаюсь им обеим, щурясь на закатное солнце.

– Нахалка, – повторяет Эмельда, но в ее голосе уже нет осуждения, и я превращаю змею в розу.

Некоторое время мы молчим, но когда Эмельда отдает маме спящего Ульфа и собирается уходить, в ее взгляде, обращенном ко мне, читается печальная отрешенность.

– Я скорбела о тебе, Наоми. Когда Дэниэл умер, тебя мы тоже потеряли, а теперь и Люси больше нет.

Я откладываю набросок, чтобы обнять ее, не зная, что еще могу сделать. Она плачет у меня на плече, а ее седеющие волосы щекочут мне нос и щеки.

– Спасибо тебе, Наоми, – шепчет она, наконец отстранившись. Ее подбородок дрожит.

– Приходи к нам когда захочешь, Эмельда, – говорит мама, и та обещает, что придет.

В следующий раз она приводит Адама и Джеба поужинать у нашего костра, но мистер Колдуэлл продолжает держаться в стороне. Он поглядывает на Джона с подозрением. Можно подумать, что Джон здесь самый опасный человек.

Однажды в полдень мы останавливаемся у ручья, называемого Содранная Шкура – в память о белом человеке, с которого заживо содрали кожу после того, как он убил скво с младенцем на руках. Эмельда ахает, когда Эбботт рассказывает нам эту историю, а мистер Колдуэлл качает головой.

– Дикари, – бормочет он. – Все сплошь дикари, – и смотрит на Джона.

– Кто худший дикарь? – пожимает плечами Эбботт. – Человек, убивший молодую мать, или тот, кто заставил его заплатить за это? По мне мерзавец получил по заслугам. Правосудие здесь вершится быстро, мистер Колдуэлл. Мы сами, конечно, кожу ни с кого не сдираем, но в караванах не раз вешали тех, кого обвиняли в убийстве.

– А что насчет тех, кто крадет? Или разгоняет чужих мулов? – спрашивает Уайатт, но папа тут же отсылает его таскать воду, и вопрос остается без ответа.

Мои братья готовы защищать Джона почти так же яростно, как я, и все они уверены, что Лоуренс Колдуэлл совершил преступление и не понес наказания. И еще они винят его в потере Дамы.

Уайатт, как мог, рассказал нам о переговорах с индейцами, хотя и не знал, что именно было сказано. Он описал нам окровавленных воинов, враждебность, которую почувствовал с их стороны, и как он был уверен, что у них с Джоном отнимут всех животных и хорошо еще, если оставят в живых. Джон вообще не упоминает о переговорах, но все это не дает мне покоя.

– Я достану тебе новую лошадь, – обещаю я однажды вечером. Я принесла ему миску бобов с куском хлеба и теперь сижу у его костра, пока он ест.

– Правда? – спрашивает Джон с легкой улыбкой. – И как же? Нарисуешь ее?

– Нет. Я не знаю, когда и как, но я добуду тебе новую лошадь. Не хуже Дамы.

– Это будет непросто. Она была очень хорошей лошадью, – тихо говорит он, глядя на звезды. – Мой табун разогнал Колдуэлл. Эбботт предупреждал, что этот человек не желает меня здесь видеть.

– Я знаю. Это я виновата. Поэтому я найду замену Даме.

– С чего вдруг ты виновата? – удивляется Джон.

– Он хотел избавиться от тебя, чтобы причинить мне боль.

– Мистер Колдуэлл?

– Да.

– Избавиться от меня… Это причинило бы тебе боль?

– Да, мне было бы больно.

На несколько секунд воцаряется тишина. Джон обдумывает мои слова и доедает ужин.

– Ты похожа на Дженни, – говорит наконец он.

Его голос звучит странно.

– Неужели? – изумляюсь я. – На ту белую женщину, что тебя воспитала?

– Да.

– И чем я похожа на Дженни? – Я не уверена, что мне нравится такое сравнение.

– Ты тоже упрямая.

– Говорит человек, который любит мулов. – Я пожимаю плечами.

Он смеется, застигнутый врасплох. У меня это неплохо получается.

– Я и правда люблю мулов.

– А Дженни любишь? – спрашиваю я.

Не хотелось бы, чтобы я напоминала ему о ком-то неприятном.

– Да. Но я ее не понимаю.

– Что именно ты не понимаешь?

– Она любит моего отца.

– Как мне показалось, твоего отца не так уж трудно любить.

– Он очень холоден. Боюсь, я похож на него. – Джон как будто пытается меня предостеречь. – Но зачем мистеру Колдуэллу причинять тебе боль? – спрашивает он, меняя тему.

Его взгляд устремлен в темноту, как будто ему не так уж важен мой ответ. Но меня не проведешь.

– Я недостаточно долго скорбела, – прямо отвечаю я.

Джон переводит взгляд на меня и несколько секунд смотрит мне в глаза.

– Он был похож на отца? – спрашивает он, и я не сразу соображаю, о ком речь.

– Кто?

– Твой муж. Дэниэл. Он был похож на отца? – Джон снова отводит взгляд.

– Я бы сказала, что нет… Но не уверена, что это так. Может, со временем он бы стал похожим на отца. Мне кажется, мы не очень хорошо друг друга знали. Недостаточно близко. Мы дружили с детства, но нельзя сказать, что мы… вместе выросли. А потом его не стало, и я так и не смогла узнать его ближе.

– По-настоящему узнать кого-то непросто, – шепчет Джон.

– Да. Правда, – киваю я. Мне кажется, я даже саму себя толком не знаю.

– И все же… ты вышла за Дэниэла.