Олег Фурашов - Са, Иса и весь мир [litres самиздат]

– …в домах наших тепло и светло! – многотысячным тихим эхом вторили Анне прихожане, когда тот умело и уместно делал краткие перерывы в речи.

– О! Великий и несравненный Боже!… – продолжил молитву иерарх.

Анна воспроизводил обращение к Всевышнему по памяти, хотя и держал в левой руке на всякий случай молитвенник. И читал он чётко и внятно. С выражением. Захватывая слушателей в плен своего обаяния. И всё было хорошо, пока он не перешёл к финальной части молитвы.

«И будем и наши дети, и дети наших детей, и дети народа Твоего дома Древней Реи чтить Имя Твоё! – славил он Всевышнего. – А равно беречь дела Твои…»

И в этом месте первый пастырь Древней Реи запнулся: должно быть, в его сознании внезапно всплыли наставления, которые ему дал перед службой римский префект Руф. Оттого над святым местом Салема нависло нехорошее безмолвие. И вся паства затаила дыхание, обмерла и разверзла рты…

Обмерли все, кроме Исы, который не растерялся и звонким юношеским тенором, разнёсшимся по всей площади, произнёс завершающие слова канонического текста: «…И следуя заветам Твоим, дети Твои и народ Твой навсегда охранят от врагов Землю обещанную и свободу, дарованные Тобой! Амен!»

И тут уж первосвященник, хотел он того или нет, принуждён был повторить то, что сказал безусый юнец. Ибо то было Слово Божье!

И Анна завершил обет, даваемый Вседержителю, тем словесным оборотом, который и надлежало донести до верующих. И в конце концов сказал: «Амен!». И прихожане тоже облегчённо выдохнули: «Амен!»

Выдержав паузу, иерарх продолжил проповедь уже в неформальной манере. Он спрашивал у реев, как они провели пасхальную трапезу; что принесли в жертву Богу; ставили ли четыре чаши с вином, разбавленные водой, кои символизировали четыре обета, данные Всевышнему; какие пели при этом псалмы. Люди ему охотно отвечали, а сам первосвященник давал разъяснения, что значит то или иное действо или песнопение.

Затем Анна ещё раз поздравил собравшихся с праздником чудесного спасения и весны. И случайно или нет, но пропустил слово «свобода». Вновь заиграла музыка, певчие запели пасхальные псалмы, а паства стала разбредаться по домам. Причём часть реев делала это столь поспешно, что кое-где возникла давка. Зато для именитых людей охрана образовала специальный проход в толпе, через который знать двигалась к храму.

Иса же задержался возле парапета в числе немногих, кто пожелал пообщаться с первым пастырем. Люди тянули к Анне руки, прикасались к нему, а тот улыбался, кивал им налево и направо, а затем нечаянно спросил о том, есть ли к нему вопросы. И тотчас пожалел об этом, потому что безусый юнец, подловивший его на промахе в заключительной части молитвы, дерзко заявил, что у него имеется не один, а три больших вопроса.

– Первый, – чеканил Иса. – Почему в храм пускают только избранных? Второй. Почему на храмовой площади торгуют ритуальными принадлежностями и меняют деньги? Или уже и вера продаётся? И третий. Почему ты, святой отец, хотел умолчать, что Бог даровал нам главное – свободу? А когда в конце поздравлял с пасхой, то не сказал, что это и праздник свободы тоже? А?

– …Сын мой, – скрывая оторопь, возразил ему многоопытный религиозный деятель, даря очередную улыбку остальной пастве, – ты же видел, сколько народу собралось. В храм не поместилась бы и десятая часть…

– А это что? – непочтительно перебил его подросток, рукой указывая на знатных горожан, которые с бокового входа проходили в священное здание. – Или перед Богом не все равны? А почему римлянин Руф задержал начало службы? А-а-а…То-то же! Негоже так поступать первосвященнику!

И не дожидаясь ответа Анны, разгневанный Иса отвернулся и отправился, куда глаза глядят. Он даже про маму и Оса забыл. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что находится в долине между Храмовой и Масличной горами. Люди всё ещё расходились с молебна, но их стало гораздо меньше.

Чуть постояв на дороге, подросток стал искать родных. Поскольку ночевать решено было у Кадиша, Иса двинулся на Масличную гору. Однако в таверне мамы с Осом не оказалось. И Кадиш подтвердил, что после службы они сюда не возвращались.

Тогда мальчик пошёл обратно. Он последовательно обошёл Царские и Мусорные ворота, которые уже были закрыты, заглянул в Игольное ушко, бесцельно побродил по главной дороге и вдоль Геенны огненной 42 42 Геенна огненная – небольшая долина к юго-западу от Храмовой горы, где в древние времена проводили казни, а в описываемый период – сжигали мусор. , но его поиски не увенчались успехом.

Лишь под утро, когда Иса повторно взял курс к таверне Кадиша, он столкнулся с плачущей мамой и опечаленным Осом. Те уж и не чаяли увидеть его живым, ибо в окрестностях Салема по ночам промышляли разбойники.

4

К вечеру следующего дня троица из Арета добралась до Еврона.

Остановились у Анны – двоюродной сестры Ма. Вскоре туда пришёл и зять Анны Мардохей пришёл. После взаимных приветствий и традиционного обмена подарками Мардохей сразу взял инициативу в свои руки и стал проверять, что умеет Иса.

Он наугад открыл молитвенник, который принёс с собой, и предложил подростку прочитать первое попавшееся. Выпала молитва на удачу. И едва Иса открыл рот, как в жилище кто-то постучался с наружной стороны. «Вот и удача пожаловала», – сострил экзаменуемый. Дверь распахнулась и в проёме её показалась привлекательная женщина. То оказалась Идит – жена Мардохея. Все присутствующие рассмеялись: удачное начало.

Иса с выражением огласил текст, для видимости один раз заглянув в рукопись, что не могло не удивить коэна. Поэтому, по окончании декламации, Мардохей осведомился на сей счёт у проверяемого.

– Так я все молитвы знаю назубок, – ответил ему тот.

– Так уж и все! – усомнился Мардохей.

И он принялся гонять Ису по всему молитвеннику. Но выслушав обращения к Богу по случаю рождения ребёнка и дня свадьбы, по поводу пробуждения и обрезания, а также целый ряд других, которые его дальний родственник прочёл по памяти и на одном дыхании, священник признал свою неправоту, поражённо протянув: «Что творится-то! А?»

Затем он проинспектировал подростка на предмет чистописания и пения псалмов. При этом его дотошностью собравшиеся были столь утомлены, что Идит, переживавшая за юного родственника, раздражённо воскликнула:

– Ну, хватит уже, Мардя! Да он всё делает так, что ты даже трезвый не сможешь!

– Ладно-ладно, беру, – сдался коэн.

– Ещё бы ты не взял, – не унималась рассерженная Идит. – Ему же учеником быть, а не первосвященником.

– Не просто учеником, а послушником и псаломщиком, – важно поднял кверху указательный палец Мардохей. – Верно я говорю?

– Да, – откликнулся на его вопрос Иса.