Олег Фурашов - Са, Иса и весь мир [litres самиздат]

– Однако, – поражённо произнёс начальник отряда. – Ты кто? Откуда?

– Я? – выдержал всего лишь секундную паузу Иса, понимая, что ошибаться нельзя. – Человек. Из Халкидона.

– Грек? – всматриваясь в него, осведомился Келсий.

– Грек.

– Как зовут?

– Зачариас 78 78 Зачариас (греческое) – Бог помнил. .

– Из Халкидона, говоришь?

– Да.

– Чем там занимаешься?

– У Запироса работаю. Он там переправу держит. И приторговывает немного.

– А здесь ты чего делаешь?

– Запирос на пробу послал немножко маслом торгануть.

– И как?

– Всю партию продал.

– Ну, защищай девку, коль просил выслушать. Почему за неё просишь?

– Жалко. Ребёнок совсем ещё. У меня…м-м-м…сестрёнка такая же. И потом, дочь…(Иса намеревался сказать, что дочь за отца не отвечает, но спохватился, что как раз родители для девочки Брайко – самое святое)…И потом, на данный-то момент она лично перед Римом ничем не провинилась.

– Хым, – хмыкнул Туллий Лициний Келсий, не находясь, чем возразить. – Ну, не мне решать.

И командир римлян кивнул на брыластого. А тот, от внезапно обрушившегося на него любопытства главных действующих лиц и сотен окружающих статистов, растерялся. Потому Галлус лишь прогундосил то, что ранее уже озвучил Келсий:

– Хочу – выпущу ей кишки, а хочу – сделаю из неё лупу…

– Ну ты, губошлёп, хоти быстрее уже! Мы-то в простое! – под сальный гогот римской солдатни выкрикнул кто-то из похабников.

Иса, находясь вблизи от пленницы, видел, что ей очень плохо: ноги её согнулись в коленях, тело сотрясала мелкая дрожь. В иной обстановке юноша устроил бы этой поганой казарменной римской сволочи образцовую нравственную выволочку. Но сейчас приходилось претерпеть эти унижения ради спасения несчастной.

– Возьми, – сказал нежданный заступник, достав из-за пояса фоллис 79 79 * Фоллис (лат инское follis) – мешочек, кошелёк. со всеми своими накоплениями и протянув его Галлусу.

– Х-хо! – вошёл во вкус губошлёп, высыпав монеты на ладонь. – Мало. Мой трофей дороже.

– Сколько же ты хочешь?

– Втрое.

– Втрое?! – лишь на миг впал в замешательство Иса.

– Втрое!

– Что ж, ты сам назвал цену, – спокойно и твёрдо ответил юноша, не глядя на брыластое ничтожество, но обозревая

согнанный на площадь народ.

– Да, – подтвердил Галлус, довольный собой.

– Люди добрые! – громко обратился трибун из Арета к присутствующим. – Сделаем сообща богоугодное дело – спасем сиротку!

Краткое, но ёмкое обращение к простому люду Иса сделал на вульгарной латыни, на койнэ, а также на иллирийском диалекте, с которым был знаком от Бато. И пошёл к обществу с протянутой рукой.

Первые три медных лепты вместе с глиняной чашей юноше протянула пожилая женщина, тихо пробормотав: «Из рук в руки деньги не дают – всю жизнь с протянутой рукой ходить будешь». А дальше поток медных монет от бедного люда пролился в чашу и быстро заполнил её. Особенно приятным было то, что в числе подающих мелькнула и громадная десница Бато, отсыпав изрядную толику металла.

Когда Иса передавал народный сбор губошлёпу, то случайно уловил одобрительный взгляд Туллия Лициния Келсия. А тот, поняв это, деланно нахмурился и подал команду отряду: «Концерт окончен! Вперёд!»

Губастый легионер отпустил руку пленницы, которая держалась из последних сил, и она, теряя сознание, упала бы на землю, если бы её не подхватил Иса.

2

Так их стал трое. Сам ход событий сложился таким образом, что новенькая влилась в их маленькую семью непреодолимо, как фатум. И даже у Бато не возникло сомнений, что могло быть по-другому.

В процессе оказания первой помощи спасённой, когда её выводили из обморочного состояния, Иса сказал лекарю на арамейском: «Прости меня, Бато! Не сдержался я…». Тот, вытирая лицо девушки смоченным льняным бинтом, неожиданно покаялся: «Это ты прости меня, Иса! Не ты, но я должен был быть на твоём месте…Какой смысл в победе над Римом, если это не ради людей?»

От прохладных прикосновений девушка пришла в себя. Она открыла глаза, и знахарь осторожно напоил её водой.

– Как тебя зовут, милая? – спросил он.

– …Зайка, – ответила она и снова обессиленно смежила веки.

Неделю после происшествия троица провела в лесной деревушке близ Одива у знакомых Бато. В первый же вечер целитель обследовал Зайку. У неё была жара, сотрясение головного мозга, а также перелом носа и травматический надрыв мочки уха. Больной дали настойку из мандрагоры, и она уснула.

– Что будем делать? – озабоченно осведомился Иса.

– Повышенная температура – в большей степени реакция на события, – пояснил Бато. – Душевное потрясение. Температуру собьём, а вот с переживаниями справиться сложнее. Тут время лечит и эмпатия, сострадание. Череп у неё не пострадал. Так что, сотрясение скоро пройдёт. Нужен покой. Перелом носа несложный, одинарный, закрытый, с минимальным смещением. Отклонение носовой перегородки. Операция элементарная. На нос положим холод. Сделаю внушение. Затем одной рукой основание носа аккуратненько оттяну книзу, а пальцем второй руки перегородку верну на место. Да…, мочку пришьём.

– Так легко? – впервые усомнился в прогнозе Бато его ученик.

– Ты как тот Куссар из Хаттусы, – усмехнулся лекарь. – Беспокоишься?

– Беспокоюсь, – признался юноша. – Душа болит за неё.

– По соматической части всё действительно просто. Но затягивать нельзя. Чем дальше – тем сложнее будет править. Завтра и приступим. А вот что касается душевной травмы – тут сложнее. В душу ланцетом не залезешь. И словом Зайку тревожить не следует. Особенно поначалу.

3

Бато не ошибся: хирургические операции прошли без сучка без задоринки. Но он оказался прав и в том, что внутренний мир Зайки оказался тайной за семью печатями. Туда не допускался никто. Она не вступала в разговоры. В лучшем случае ограничиваясь односложными ответами. А когда на Фракию опускалась ночь, и нужно было спать, бедняжка, отвернувшись к стене, сворачивалась калачиком и беззвучно плакала в своей постели. Об этом Иса догадывался по её содрогавшимся плечикам.

И если Бато, намаявшийся за день, моментально отключался, то совсем не так было с Исой. Он не в состоянии был безмятежно отдыхать, когда рядом с ним мучилась душа горемычная. Потому он тихонечко вставал, подсаживался на лежанку к Зайке и гладил её по головке, точно котёночка. Постепенно она успокаивалась. И таинственная ночная дрёма укутывала её. А Иса укрывал её накидкой.

Спустя неделю троица выступила в путь. И тогда с Зайкой произошло настоящее преображение от Господа. Опухоль на её лице окончательно спала, ссадины зажили, а кровоподтёки сошли. И Иса про себя ахнул от того, какую красавицу он проглядел. Он и вообразить не мог, что такое прелестное существо может быть на белом свете. То уже была не девчушка, а девочка-девушка – настолько она была переполнена свежестью наступившей юности.