Лариса Шкатула - Ваш выход, княжна

– Да не съест он тебя! Ох уж эти аристократы, друг друга боятся!

– Катя! – попеняла подруге Ольга. – Перестань!

И только Зацепин стал молча расстилать свой полушубок, хотя внутри у него всё пело: любимая будет спать рядом! Перед этим событием померкли все прочие страхи, – что их ждёт завтра, доживут ли они до вечера. "Хоть одна ночь, да моя!" Так бесшабашно рассудил он, но единственное, на что смог решиться – осторожно придвинулся к устроившейся у стены Ольге.

За окном светало, а артисты ещё спали, когда в тишине раздался крик Ольги:

– Спа-си-те-е!

Проснулись все, кроме Альки, спавшего по-детски крепко, и самой Ольги, которой снился страшный сон. Ей снилось то же, что и привиделось днём, только с большим числом подробностей: Шрайбера убивали, но теперь Ольга видела его убийцу. Странная радость была написана на лице этого молодого длинноволосого человека. Как если бы он не убивал Гельмута, а даровал ему жизнь.

– Оля, Оленька, проснись! – потряс её за плечо Зацепин. Ольга проснулась, и глаза её, остановившись на знакомых лицах, потеряли испуганное затравленное выражение, но тут же опять беспокойство охватило ее:

– Идут! Они уже идут!

Будто в ответ на её слова прогремел засов, дверь открылась, и в камеру ввалилось сразу несколько человек, одетых кто во что.

– Кого это тут немцы арестовали? – спросил один из них, в мундире без знаков отличия.

– Всякой твари – по паре, – глубокомысленно заметил другой, в казацкой черкеске.

– Что нам с ними делать: отпустить или выяснить, за что арестованы? Немцы – народ дотошный, просто так не сажают.

– Отпустите нас, пожалуйста, – не выдержав напряжения, выступил вперед Аренский. – Мы ничего плохого не сделали. Мы – просто цирковые артисты, которые зарабатывают себе на жизнь выступлениями…

Договорить он не успел. В камеру ворвался тот самый длинноволосый из Ольгиного сна. Револьвер прыгал в его дрожащей руке. На отрешенном лице блуждала улыбка юродивого. Вошедшие до него поспешно расступились.

– Опять Мишку разбирает, – прошептал кто-то.

– Это он! – закричал длинноволосый. – Переодетый офицер!

– Вы ошибаетесь, – попытался протестовать Василий.

– Миша никогда не ошибается! Я вас – золотопогонников – в любом виде чувствую! – длинноволосый взвел курок, и никто из присутствующих не успел опомниться, как он выпустил всю обойму в несчастного Аренского.

– Пап-ка-а! – страшным голосом закричал Алька. Убийца отшатнулся. Герасим подхватил обмякшее тело директора труппы. Ольга в ужасе спрятала лицо на груди Вадима.

– Кат! – закричала Катерина и тигрицей бросилась к длинноволосому. – Убивец!

Она расцарапала в кровь его лицо и стала трясти, ударяя головой об стену.

Убийца не сопротивлялся, обмякший, как шар, из которого выпустили воздух.

– Что здесь происходит? – раздался чей-то властный голос.

У дверей камеры стоял небольшого роста человек с землисто-желтым лицом, маленькими черными глазами и тоже длинными, до плеч, волосами.

"Где я его видела?" – мучилась, пытаясь вспомнить Ольга.

– Да вот, батька, – виновато сказал человек в мундире. – На Мишку опять накатило, всё ему переодетые офицеры мерещатся. Грохнул одного из тех, что в камере сидели. А тот сказывал, будто циркачи.

– Революция без жертв не обходится, – философски заметил человек, которого называли батькой. – Несчастный случай. Если и вправду артисты, мы своё революционное извинение принесём. Загладим, так сказать, вину.

Ольга не верила своим ушам.

– Как же её можно загладить, если человека нет?

– Все мы – смертные, – батька бесцеремонно оглядел девушку с ног до головы. – Как, говорите, загладим?.. Ваше имя, куда направляетесь?

– Наталья Соловьева, цирковая артистка. А направляемся мы в Мариуполь.

– Загладим мы вину тем, господа артисты, что до Мариуполя дадим вам провожатых. У вас один товарищ погиб? Зато другие останутся целы, что без нашей помощи вряд ли случится… Да, а Мишку к знахарке отвезите, на хутор. Пусть травами отпоит, а то эдак скоро на своих начнет кидаться!

Он хотел погладить по голове безутешно рыдающего Альку, но, встретив его сумасшедший взгляд, на полпути отдёрнул руку.

– За что немцы вас арестовали? – обратился он к Герасиму, решив, что тот – за главного.

Герасим привычно вытянулся перед атаманом, но в груди у него появился противный холодок: ну, как батька вспомнит служившего у него матроса. Обвинение в дезертирстве, – и ему не сносить головы! Но атлет зря опасался: в последний год перед батькой прошло великое множество людей. В довершение ко всему, матросская форма так же меняла облик человека, как и цирковая атласная рубаха.

– Немцы поначалу арестовали нас просто для проверки, а потом…

– Давай, не стесняйся, мне, как и попу, можно рассказывать все, батька в упор посмотрел на Герасима маленькими проницательными глазками, и, надо сказать, взгляд его проникал в самую душу.

Впрочем, Герасим намеренно шел ва-банк.

– Потом они нашли у нас револьверы. Директор пытался разъяснить, Герасим кивнул на распростертое тело Аренского, – что они нужны нам для номера, но ему не поверили.

– Для какого же номера? Мне тоже интересно.

– Стрельба по мишени. С завязанными глазами. У нас… Наталья Соловьева стреляет.

– Женщина-амазонка? – батька однако был начитанным. – А на вид просто интеллигентная барышня. Что ж, посмотрим. Если… номер понравится, вы – свободны. И оружие дадим, какое захотите. Революция – не против искусства!

Раненая кашлянула, глубоко вздохнула и открыла глаза. Таких глаз хлопец ещё не видел: они были не светло-голубые, как у Юлии, а темно-синие, как колокольчики на хуторском кладбище. Увидев склонившегося над нею Яна, она не испугалась, не вздрогнула и даже, кажется, не удивилась.

– Ты кто, архангел Гавриил?

– Архангел Ян, – тоже пошутил он.

– А разве есть архангел с таким именем?

– Раньше не было, теперь есть. Я – новенький, меня ещё не все знают.

Но тут она что-то вспомнила, и улыбка сползла с её лица.

– Постой, меня, кажется, ранило?

– Ранило. И ты упала.

– Упала, – медленно повторила она. – Значит, ты всё знаешь?

– Наверное, раз я тебя перевязывал.

– Ты – санитар?

– Нет, я случайно здесь оказался.

– И меня никто не искал?

– Думаю, просто некому было, – опрометчиво брякнул Ян. – Если не считать тех, кто за вами гнался. Один из них вроде интересовался. Даже мечтал вернуться, посмотреть, насмерть тебя или нужно дострелить.

Она заплакала, не приняв шутки.

– Отец! Значит, его убили!

– Ну, с чего ты взяла, – неуклюже стал успокаивать её растерявшийся юноша. – Мало ли, может, наступление началось, и он прорваться не может…