Андрей Ненароков - Юность крейсера

Увидев показавшуюся чету Паленых, Петр издали кивнул им. Тквернадзе, заметив графиню, тоже опустил голову, улыбнувшись в черные усы.

– Кто это? – спросил третий офицер.

– Это граф Пален с женой. Он – мой дядя, я тебе, Серж, про него рассказывал, – ответил Ивлев, немного соврав. Граф приходился ему двоюродным дядей по материнской линии, но корнет никогда не вдавался в эту подробность. – Не правда ли, что его жена Анна Николаевна похожа на ангела? – добавил он, когда проходившая мимо графиня одарила офицеров ослепительной улыбкой.

В черных глазах грузинского князя блеснул недобрый огонек.

– Милый Пэтэнька, сэгодня утром я имэл этого ангэлочка как послэднюю шлюшку, – как можно равнодушнее произнес князь, желая унизить корнета.

Лицо Ивлева медленно исказилось, дыхание в горле перехватило, и несколько секунд он не мог произнести ни слова.

– Я не ослышался, вы что-то сказали, князь, – вернулся дар речи к юноше. – Немедленно извинитесь за свою ложь, – процедил сквозь зубы Петр.

– Пэрэд кэм мнэ извэняться? Ты что, Пэтэнька, эе муж?

– Нет, не муж. Но я не позволю трепать имя порядочной женщины. – хватая за грудки грузинского князя, прошипел Ивлев.

– Давайте выйдем на свежий воздух, а то на нас все смотрят, – сказал Серж, оттаскивая Петра от штаб-ротмистра.

Офицеры шли от дворца вдоль набережной Мойки, и когда голоса оставшихся позади людей слились в непонятный ропот, шедший впереди Ивлев, резко обернувшись, крикнул в лицо князя:

– Немедленно признайтесь, что солгали или я вызову вас на дуэль!

– Я нэ собираюсь стрэляться с тобой, мальчик, эще скажут, что я убиваю младэнцэв. Давай лучшэ посмотрим, кто из нас врет. Эсли я пэрэсплю с графинэй на ваших глазах, то ты, Пэтя, застрэлишься, а эсли нэт, то я пущу сэбэ пулю в лоб. Сэрж будэт нашим сэкундантом и проконтролируэт выполнэниэ пари.

Молодой офицер молчал в нерешительности, ему очень хотелось самому всадить пулю в наглую грузинскую рожу.

«Но Серж может усомниться в моей правоте», – подумал Петр.

– Ладно, штаб-ротмистр, но, если к завтрашнему вечеру обещанное не будет выполнено, я пристрелю вас как брехливого кобеля. Я не намерен откладывать это дело в долгий ящик. И не вздумайте отказываться потом стреляться, не то все узнают, что князь Тквернадзе трус.

Ивлев развернулся на каблуках и, не оборачиваясь, пошел прочь от сверкающего дворца.

Сергей догнал его и принялся успокаивать:

– Может, не надо было ссориться с князем. Ты же знаешь, как штаб-ротмистр относится к дамам: все что угодно наболтает с пьяных глаз. Я, конечно, понимаю, что графиня твоя родственница…

– Ничего ты не понимаешь, – оборвал друга Петр, – Анна Николаевна такая неземная. Она не может, не может любить эту ничтожную сволочь!

Петя Ивлев почти бежал вдоль набережной. Что-то доказывающий Сергей пытался поспеть за ним. Сейчас Ивлев находился вне времени и пространства, только ноги в отчаянии передвигали тело по мостовой. Как будто наяву в сознании корнета всплыли воспоминания о первой встрече с графиней Паленой.

Мама привезла Петю в Петербург мальчишкой для поступления в кадетский корпус. Проведя все детство в родовом имении под Брянском, он смотрел на мир расширенными глазами, впитывая в себя влажный столичный воздух. В этом городе все было каким-то особенным: дома, улицы, каналы, мосты и тетя Аня, которой было тогда всего двадцать лет.

Тетя легкой рукой погладила на прощание Петю по белобрысой голове и нежным голосом сказала:

– Надеюсь, ты будешь заходить к нам в увольнения и по праздникам.

Жизнь в корпусе оказалась для Пети нелегкой. Попав из тихого родительского дома в бурлящий водоворот кадетских будней, он часто получал взбучку от более рослых и наглых товарищей. Замкнувшись в себе, он смотрел на них волчонком, у которого не было сил справиться с обидчиками. В редкие праздники Петю забирал из корпуса дядя, и эти дни, проведенные у Паленых, остались самыми яркими воспоминаниями о детстве: чай с вареньем, молоденькая тетя Аня, садившаяся рядом с ним и расспрашивающая об учебе. Ивлеву никуда не хотелось уходить, он согласился бы хоть вечность сидеть рядом с тетей. Но праздники заканчивались, и приходилось возвращаться в корпус, где маленький кадет ждал, когда снова попадет в графский дом. По ночам во сне к нему являлась не мама, а графиня, которая садилась на краешек кровати и гладила по головке.

За несколько лет, проведенных в корпусе, Петя превратился из маменькиного сыночка в стройного юношу, он научился бить первым, лишь только затрагивалась его честь. Ивлев уже реже заходил к Паленым, но на тетушку смотрел с все тем же обожанием.

Однажды после новогодних праздников, когда Ивлеву было уже семнадцать лет, и он готовился стать юнкером, дядя усадил его за столом рядом с собой как взрослого.

Граф снисходительно говорил Пете, чтобы тот переводился в Морской корпус:

– Ты пойми, что флот всегда будет элитой, даже по сравнению с гвардией.

Кадет отмалчивался, у него были нелады с математикой, а в Морском корпусе нужно знать ее на отлично.

– Плохо, что нет у тебя, Петр, флотской жилки, – продолжал басить адмирал. – Это все твоя матушка виновата: боялась воды как курица наседка и не дала мне сразу тебя в Морской определить.

От выпитого шампанского Ивлеву было тепло и уютно, даже упреки дяди нисколько не задевали его. Чем хуже служить в кавалерии: шашки наголо и марш аллюр – все просто и понятно? Не нужно вычислять ни курс корабля, ни траекторию снарядов, ни болтаться месяцами в море на корабле, словно в консервной банке. Конечно, всего этого он адмиралу не сказал: зачем обижать старика,

– Я в твои годы в Атлантику на корвете «Витязь» ходил. Помню: надвигается шторм, а мы, гардемарины, марсовыми по реям паруса поднимаем. Мачты гнутся, того и гляди, сорвешься, хорошо, если в море, может, спасут, а если на палубу, тогда все – амба! Вот дух захватывало! А ты в кавалергарды хочешь – лошадям хвосты крутить, – поучал раскрасневшийся от коньяка Анатолий Сергеевич.

– Хватит, Анатоль, ребенка стращать, – остановила мужа Анна Николаевна. – Иди лучше спать, опять ты лишнего перебрал.

Адмирал, приложившись напоследок к рюмке, отправился на боковую. А графиня, не вызывая прислугу, отправилась сама провожать кадета.

– Ты стал таким большим, Петенька, меня уже перерос. Интересно, насколько? – смеясь, прижалась Анна Николаевна грудью к юноше, пытаясь пальцами замерить расстояние между макушками.

Петю бросило в жар. Через одежду он ощутил все выпуклости женского тела.

– Ого, на целых два вершка!

Анна Николаевна отстранилась от кадета, на ее лице продолжала сиять улыбка. Она посмотрела на Петю, как будто впервые его увидела. Ее тонкий пальчик прикоснулся ко лбу юноши, заскользил вниз по прямому тонкому носу, по слегка покрывшимся пушком губам, подбородку, шее и уперся в грудь юноше.