Лоретта Чейз - Лорд Безупречность

Джентльмены отправились на раскопки вместе с детьми, а Бенедикт остался дома, сказав, что должен срочно написать несколько писем.

Сначала он собирался написать только матери, но потом вспомнил о братьях. Все они, пусть и в разной степени, пострадают от его решения уехать вместе с Батшебой.

Затем пришел на ум доклад, который он обещал подготовить для важной парламентской комиссии. За докладом последовали письмо адвокату относительно одного из клиентов и два обращения к высочайшим особам с просьбой проявить милосердие в решении неоднозначных криминальных случаев.

Кроме того, предстояло найти преемников, готовых возглавить несколько филантропических начинаний.

Виконт сидел за письменным столом с пером в руках, однако лист бумаги так и оставался пустым.

– Ратборн, мне необходимо с вами поговорить, – произнес знакомый голос.

Батшеба стояла в проеме распахнутого французского окна. Из сада в библиотеку залетал свежий душистый ветерок. Бенедикт отложил перо и встал.

– Мне казалось, ты тоже отправилась на поиски сокровищ.

Она закрыла дверь и вошла. В комнате сразу посветлело.

– Конечно, следовало пойти, – ответила Батшеба. – Должен же присутствовать свидетель со стороны Эдмунда Делюси. Но дети ничего не найдут. Все, кроме двух глупых созданий, прекрасно это знают.

– Понимаю, о чем ты думаешь, – заметил Ратборн. – Видел, как испугалась, когда лорд Мандевилл заявил, что они копали недостаточно глубоко.

– Теперь старый граф будет придумывать все новые и новые поводы, чтобы задержать наш отъезд. – Крепко сжав руки, Батшеба принялась нервно ходить по комнате. – Сегодня надо копать глубже. Завтра потребуется исследовать территорию вокруг Нью-Лоджа. Ты же понимаешь: его вовсе не волнуют старые призраки, что бы ни говорил твой отец. Мандевилл хочет отдать Оливию семье Джека. Как и все остальные, считает меня недостойной матерью. Уверен, что Оливия должна получить все возможные материальные блага. Разве можно винить его за это? А может быть, старик просто стремится перед смертью проявить благородство и примирить семьи.

– Я же обещал, что ни за что не позволю отобрать у тебя Оливию. – Бенедикт подошел и взял стиснутые руки Батшебы в свои ладони.

– Закон гласит, что ребенок принадлежит отцу, а значит, и его родственникам, – печально констатировала Батшеба.

– Ну что ж, в таком случае лорду Фосбери придется подать иск в суд и ближайшее десятилетие провести в дорогостоящей тяжбе.

– Ты упустил из виду одно немаловажное обстоятельство, – сдержанно заметила Батшеба. – Если ты уедешь со мной, то не сможешь позволить себе дорогостоящих судебных процессов. Сразу потеряешь влияние и на самого лорда Фосбери, и на тех, кто ему сочувствует. Не забывай: за твоей спиной уже не будет маячить тень короля.

Ратборн знал, что его ждет. Прекрасно понимал, что многое теряет.

Но понимал также и то, что молод, умен и полон сил. Сможет построить новую жизнь. Счастливую жизнь, с любимой женщиной и ребенком, к которому уже успел привязаться.

– В таком случае придется проявить хитрость и смекалку, – заключил он и обнял Батшебу. – Увезем Оливию тайно, во мраке ночи. Пожалуйста, не волнуйся. Положись на меня. Не забывай, что я все-таки безупречен.

Она рассмеялась, и Бенедикт почувствовал, как отступило напряжение.

– Беда в том, что я вовсе не уверена, действительно ли стоит лишать ее… Что это за шум?

Птицы, подумал Бенедикт. Так кричат рассерженные вороны.

Батшеба распахнула французское окно, вышла в сад и прислушалась. Звук повторился.

Нет, это не птицы.

Крик.

Батшеба подобрала юбки и побежала.

Бенедикт бросился следом.

– Мама!

– Иду! – крикнула в ответ Батшеба. Ратборн уже обогнал ее: длинные сильные ноги – серьезное преимущество в беге.

– Мама!

Оливия выскочила из-за угла и, широко раскинув руки, мчалась прямо на мать. Грязная, черная с головы до ног, но целая и невредимая. Да еще и в состоянии бежать и кричать. Уже хорошо.

В следующее мгновение появился и лорд Лайл, такой же грязный.

– Сэр! – завопил он. – Дядя!

Батшеба вздохнула и остановилась. Ратборн тоже застыл как вкопанный.

– Мама, – едва слышно прошептала Оливия. – Мы нашли клад!

Клад оказался небольшим сундуком, изрядно облепленным грязью; Примерно восемь футов в длину и по девять дюймов в высоту и в ширину.

Его принес на террасу один из садовых рабочих, которому было поручено помогать в раскопках. Члены семьи и гости с замиранием сердца наблюдали, как другой садовый рабочий принялся осторожно счищать грязь. Но Перегрин тут же забрал щетку и взял дело в свои руки. Он работал методично и так осторожно, словно сундук мог оказаться хрустальным. Руки заметно дрожали от волнения.

На самом деле ящик был сделан из дерева и обит кожей, которая держалась на медных заклепках.

Выяснилось, что он надежно заперт.

– Придется распилить, – вынес вердикт Перегрин. – Или взломать крышку. Дерево старое и скорее всего основательно подгнило. Должно хватить одного хорошего удара.

– Подожди. – Оливия опустилась на колени и с видом знатока осмотрела ржавый замок. – Может подойти обычный ключ, – заключила она. – Или можно попробовать открыть шпилькой. Замки, как правило, не слишком сложны.

Бенедикт склонился к Батшебе.

– Она и замки умеет взламывать? – шепотом поинтересовался он.

– Как ты думаешь, почему я так стремилась переехать в приличный квартал? Она успела научиться слишком многому.

Оливия тем временем безуспешно пыталась открыть замок шпильками.

– Попробуйте вот это, мисс. – Лорд Харгейт протянул перочинный нож.

Она придирчиво осмотрела инструмент.

– Лезвие может испортиться.

– Его нетрудно снова наточить.

Бенедикт встретился с янтарным взглядом отца и даже прищурился от неожиданности. Не может быть! Ему, должно быть, почудилось! Лорд Харгейт никогда не подмигивал!

Оливия покрутила нож в руке, а потом применила одновременно и его, и шпильку.

Замок громко щелкнул и открылся.

Специалистка по замкам глубоко вздохнула и осторожно подняла крышку.

Под ней оказались тряпки. Оливия вынула верхнюю и осторожно положила рядом. Потом еще одну…

– Старая одежда, – печально произнес Перегрин. – Какая досада! С какой стати… – Он не договорил и затаил дыхание.

Все вокруг тоже напряженно смолкли.

Под тряпками что-то сверкнуло.

Медленно, осторожно, стараясь не совершать липших движений, Оливия сняла последнее истлевшее укрытие.

И вот пораженным взорам открылось чудесное сияние: переливы красного и желтого, зеленого и синего, серебристого и золотого. В предвечернем солнце сверкали монеты, камни, кольца, цепи и медали.