Андрей Озеров - Ангелы в аду

Врач повернулся к Краузеру:

– Этого тоже в "Канаду"?

– Нет, этого не нужно, – спокойно ответил Карл.

– Жалобы на здоровье есть? – поинтересовался врач у мальчика, осматривая его из-под очков.

– Никак нет…

– Работать хочешь? – врач прищурил один глаз, наблюдая за реакцией парня.

– Хочу! – испуганно произнес мальчик, еще не до конца осознавая происходящее вокруг.

– Тогда в трудовую… – врач буркнул себе под нос и, с силой обмакнув печать в штемпельную подушку, с размахом опустил ее на личную карточку.

Стоявший возле доктора конвойный жестом указал Йозефу на колонну заключенных, за которой ему нужно было следовать. Испугавшись, что больше никогда не увидит брата, он замер, взглянув на Исаака, почувствовал, как к его горлу подступил ком. Впервые за долгое время его охватило тихое отчаяние, желание броситься к брату, но любое неповиновение солдатам СС могло стоить жизни как ему, так и его единственному близкому человеку, который остался у него на свете. Несколько секунд оба парня смотрели друг на друга, словно стараясь запомнить навсегда. Затем Исаак кивнул брату, дав понять, что ему следует подчиниться эсэсовцам – тот лишь обреченно посмотрел на дорогу, вдоль которой были выстроены вооруженные солдаты. Когда фигура Йозефа скрылась за спинами других, следовавших за ним узников, Краузер приказал одному из солдат найти и привести к нему начальника отряда «Канады». Исаак продолжал стоять на прежнем месте, лишь изредка поглядывая на офицера с черной тростью, не понимая, почему он был оставлен здесь, а не пошел вместе с остальными заключенными в сторону, где за рядами колючей проволоки виднелись бараки.

Через некоторое время показался тот солдат, который был направлен Краузером за начальником «Канады», в сопровождении женщины среднего роста, одетой в полосатую пижаму. Эсэсовец шел впереди размашистыми шагами. Подойдя к Краузеру, он доложил об исполнении приказа и указал взглядом на женщину. Ее звали Гертруда Кински – полька по происхождению, угодившая в лагерь за участие в движении сопротивления и арестованная в Кракове осенью 41-го. Несмотря на свои коммунистические убеждения, Гертруда была честным и справедливым человеком, чем располагала к себе людей по обеим сторонам колючей проволоки. В своем отряде ее уважали все без исключения. Она первой приходила на помощь всем, кто в этом нуждался, и первой же могла инициировать наказание провинившемуся. Ей шел 45-й год. Она была не замужем, детей не имела, поэтому, в какой-то мере, постепенно лагерь стал для нее каким-то подобием дома, в котором она чувствовала себя в безопасности. Во всяком случае, ее шансы погибнуть от рук СС на свободе были куда выше, чем здесь. Кроме того, на протяжении полугода она работала личной прислугой коменданта, который, хоть и знал ее бунтарский дух и антифашисткие взгляды, но все же питал в глубине души к ней уважение. Она была одной из немногих узниц, к которым эсэсовцы обращались по имени. Для других же был уготован лишь номер, выбитый в виде татуировки на предплечье.

– Герта, организуй вон того – Краузер указал на Исаака – для обслуживания гаупштурмфюрера Хоффмана.

– Слушаюсь, господин! – Гертруда покорно склонила голову, вытянув руки вдоль швов, на что Краузер лишь вяло улыбнулся.

Считаясь ветераном этого мрачного места, Гертруда прекрасно понимала психологическое состояние человека, оказавшегося здесь впервые. Несмотря на то, что Исаак всячески пытался скрыть весь ужас, которым он был охвачен в тот момент, его взгляд говорил сам за себя. Это был взгляд полный безнадежного отчаяния, каким смотрит на своих охотников загнанный в западню зверь .

Подойдя к нему, она представилась первой:

– Гертруда… но можно просто Герта – она протянула ему свою теплую руку и улыбнулась. – я начальник отряда, куда тебя определили.

– Какого еще отряда?! – Исаак в недоумении приподнял брови и протянул свою руку в ответ, от волнения забыв представиться.

Следующую четверть часа заняла беседа, в ходе которой Кински объясняла новичку правила лагеря, распорядок дня, а также то, что будет входить в его обязанности.

Барак, в котором ему предстояло проживать, находился на участке, огороженном несколькими рядами колючей проволоки от территории общего трудового лагеря, куда был направлен Йозеф. Единственными моментами, когда всех заключенных собирали воедино, были утренняя и вечерняя переклички, присутствие на них было обязательно для всех категорий заключенных. Если кто-то из узников умирал в течение дня, другие должны были предоставить на вечернюю перекличку его тело. В противном случае, это могло быть расценено, как побег и тогда ответственность ложилась на весь отряд. Коллективная ответственность нередко использовалась немцами, как психологический прием, сдерживающий людей от совершения неугодных им действий. Зачастую за проступок одного заключенного весь барак мог быть оставлен на несколько дней без пищи, что для многих истощенных являлось смертным приговором.

Заключенным из отряда «Канада» полагалась двойная порция еды, а потому, оказаться там было мечтой каждого, поскольку это значительно увеличивало шансы на выживание. Кроме того, в бараках «Канады» количество заселенных человек соответствовало количеству отведенных для них спальных мест, в то время, как в бараках трудового лагеря на одну спальную полку приходилось по двое, а иногда и трое заключенных. О возможности нормального сна в таких условиях не могло быть и речи. Кроме того, трехъярусные стеллажи, на которых размещались спальные места, являлись еще одной причиной серьезных травм, поскольку падения с верхних полок на грунтовый пол, как правило, заканчивались переломами, в связи с чем лежащие на них люди были вынуждены спать на боку, не изменяя своих поз в течение ночи.

Из личных вещей у Исаака была небольшая сумка, которую он сдал эсэсовским приспешникам из зондеркоманды еще на перроне. В специальном помещении он прошел санитарную обрабоку, после чего был направлен в барак в сопровождении Гертруды.

Его барак был рассчитан на сто человек. Он был построен из кирпича, в отличие от большинства бараков которые он видел по другую сторону колючей проволоки – на территории трудового лагеря. Внутри него было темно и лишь из двух небольших окошек, расположенных под крышей, два столба солнечного света пробивали кромешную темноту, вычерчивая на грязном полу два белых квадрата. Пол барака был устлан пылью и грязью, глубоко под которыми виднелись полусгнившие доски. Посередине барака тянулся длинный коридор, вдоль которого также стояли трехъярусные деревянные стеллажи со спальными полками. Несмотря на то, что внутри барака не было ни души, в нем было нечем дышать. Складывалось ощущение, что воздух просто выкачан из него. Кроме того, запах пота, смешанный с запахами человеческого туалета и сосновых опилок, в сочетании с раскаленным летним воздухом, лишь усиливали ощущения удушья.